– Не знаю. Но могу сказать, где такая самка будет стоить от пяти до двенадцати тысяч долларов. В Китае или Японии. Если я не найду хомяков заказанной расцветки, будете брать других?
– Да. Придется. Последний вопрос. Кто это написал? – Ева показывает на желтые квадратики с черными буквами.
– Ваш покорный слуга, – старик выпрямляется и кивает головой, роняя зачесанные волосы на лоб.
В машине Ева набирает номер телефона.
– Имя, – представившись, бросает она коротко, листая в это время страницы «записной книжки» клавишами.
– Павел Андреич, а что вы…
– Имя собаки. Пропавшей беременной суки.
– Я сам не люблю тратить ни минуты времени других людей, но позвольте заметить, что в таких случаях говорят «кличка».
– Имя! – повышает голос Ева.
– Матильда.
– Сколько?
– Я озадачен вашим немногословием. Если вы спрашиваете, сколько ей лет, то ответ – два года. Если вы спрашиваете, сколько я могу заплатить за услугу, то ответ – тысяча. И не рублей.
– Две, – говорит Ева.
– Согласен. Если привезете ее сегодня – две пятьсот.
На экране по поиску через номер телефона высветился адрес хозяина Матильды.
– Вы далеко живете, – вздыхает Ева и открывает справочную электропоездов дальнего следования. – Сделаем так. Я позвоню не позже шести. Если будут хорошие новости, встретимся в зоомагазине. Запишите адрес.
В четыре двадцать уходит скоростная электричка на Рязань. В пять десять – на Владимир.
Еще один номер телефона.
– Вы мне звонили. От вас ушла жена, – Ева вздыхает: на том конце трубки слышна громкая музыка.
– Да? А, ну конечно… Что-то припоминаю. И что теперь?
– Как вас зовут?
– Жора!
– Что пьете, Жора?
– Водку с мартини.
– Неплохо. А пиво есть?
После затяжного молчания – Ева слышит, как трубку со стуком положили на стол – что-то с грохотом падает, отдаленный мат, потом близкий голос Жоры:
– Есть. В холодильнике. Две бутылки.
– Ты вот что, Жора. Не мешай водку и мартини с пивом.
– Не буду, – примерно соглашается Жора. – А ты чего звонишь?
– Ты просил найти тебя. Я нашла.
– Ну-у?! И чего теперь буди-ит?
– Вычеркну твой телефон из списка клиентов. Прощай, Жора. Не пропадай больше.
Следующий номер.
– Вы звонили в фирму по розыску. Сколько лет вашему мужу, который ушел с деньгами?
– Ох, деточка, семьдесят шесть. А мне шестьдесят два, мы встретились, когда я работала…
– Извините, можно мне приехать, осмотреть вещи и взять фотографии? Не беспокойтесь, я покажу свои документы, я работаю официально. Я буду одна.
– Чего мне бояться, – вздыхает на том конце провода голос женщины, – в доме ни копейки денег и вообще ничего ценного.
Основную ценность, как определила для себя Ева, составляла сама квартира, в которой шестидесятидвухлетняя жена ждала семидесятишестилетнего мужа. Не менее ста двадцати квадратных метров. На ее изумление женщина объясняет, что мужу полагалась студия, как залуженному художнику, вот и дали такую большую квартиру – пятикомнатную. Они сломали перегородки, осталась кухня, спальня и студия. Большую часть студии занимали скульптуры, станки и расставленные в закрепителях полотна. И только в одном углу стоял гончарный круг, емкости с мокрой глиной, инструмент и полочки от пола до потолка с тысячей горшочков.
– Это – мой уголок, – поникла головой женщина.
– А что так грустно? Мне горшки нравятся гораздо больше, чем полотна и скульптура.
– Это-то и грустно. Мне тоже. Я сорок лет восторгалась его усовершенствованным примитивизмом, а тут вдруг на годовщину свадьбы решила сказать правду. Сказала, а он ушел.
– То есть ваш муж настолько уверен в значимости вот этого, – Ева обвела рукой студию и задержалась подольше взглядом на скульптуре скорченного лешего, играющего как на балалайке на собственном члене, – что воспринял ваше мнение как кровную обиду?
– Садитесь. Как вас зовут? А меня – Луиза. Садитесь и попробуйте понять. Он обиделся не на то, что я высказала нелестное мнение о его работах. Он обиделся на мою пожизненную ложь.
– Спасибо, чаю не надо, – остановила Ева гордую сухую фигурку женщины, направляющуюся через огромное пространство к кухне. – Посидите со мной и расскажите о его привычках.
– Самое ужасное то, что он редко выходил из студии, и я могу рассказать только о его привычках внутри этой комнаты, или вот этого кресла, он здесь сидел, когда уставал стоять. Я не знаю, что он может есть вне дома, потому что он никогда не готовил себе еду сам. Он не может спать вне дома, гостиницы вызывают у него отвращение. Он ненавидит общественный транспорт, и два раза в неделю мы заказывали шофера с машиной на случай разных нужд, но почти всегда этот шофер просто сидел здесь и играл с мужем в шахматы. За эти два года я даже научила его крутить глину. Вот его телефон, записан на стене.
– Как так получилось, что ваш муж увез все деньги из дома? Опишите поподробнее момент ухода.
– Этого момента я не видела. Я ушла в спальню. Поплакала, – женщина подняла вверх глаза, вспоминая, – потом вышла на воздух. Прошлась по бульвару, сходила в магазин. Я шла просить прощения. Купила торт, он ест только слоеный, в «Праге» не было, купила в булочной на Арбате. Вот и все. Вернулась. Его уже не было.
– Можно предположить, что муж ушел, а деньги в это время по какому-то стечению обстоятельств украли? Например, он не запер двери.
– Ну что вы! Это я так называю – деньги. На самом деле это бриллиантовое колье, две пары сережек и десять тысяч долларов. Колье и сережки лежали у меня в одном из горшков, чтобы их найти постороннему, нужно было перебить достаточное количество. Но ничего не тронуто! Пыль, милочка, она лежит правильно, ни одного чужого мазка! А доллары у нас были в спальне в коробке от кубинских сигар. Коробка эта просто валялась в кипе старых газет. Нет-нет, это взял муж, потому что он вытащил из пачки с резинкой и оставил в коробке две сотни.
– Он оставил вам две бумажки?
– А я про что! Ну станет грабитель так делать?
– Луиза, я прошу разрешения осмотреть квартиру. Не удивляйтесь, я загляну в холодильник и в мусорное ведро. А вы пока подберите мне одну из последних фотографий вашего мужа.
Из холодильника Ева достала перевязанную при покупке коробку. Она перерезала бечевку и открыла крышку. Нетронутый слоеный торт. Села за стол, осмотрелась. Кухня – не меньше двадцати метров. Грязновато, но уютно. Посуда хранит следы небрежного мытья, на подоконнике отдает тухлым вода в вазе с увядшими розами. Ева тронула поникшую белую головку и скривилась.
– Луиза! – крикнула она, доставая из-под раковины мусорное ведро, – Розы вы покупали?
– Нет, что вы. Розы каждый раз по просьбе мужа привозил шофер. Костя привозил, отдавал мужу, а тот торжественно вручал мне. Раз в неделю. Эти, что в кухне, он мне подарил в среду. А сегодня что?
– Понедельник! – Ева осмотрелась, взяла со стола несколько газет, расстелила их на полу и осторожно вытряхнула ведро. Проследила взглядом, как убегает потревоженный таракан.
– Понедельник, – слышно было, что женщина идет к кухне, голос ее становился ближе и теплей, без пустого эха мастерской, – да, розы были в среду, а ушел муж в воскресенье. Вчера. Извините, конечно, я
