Филимон подошел к Абакару, который согнулся в кресле, опустив голову к коленам и закрыв затылок руками. Теперь он говорил совсем невнятно.
– Марго когда мне позвонила весной, не поверишь, я даже почувствовал облегчение – конец! Спросил, в каком виде я к ней пришел пожить, не слишком досаждал? Она говорит, расслабься, не приходил ты. Думал, она соврала. Отдал распоряжения, позвонил родне, прошло девять дней, а я жив. Вчера был жив и сегодня жив. Я был жив, понимаешь? Я уже не говорю – живу. Я говорю – был жив. Давай водки выпьем.
Филимон принес поднос с графином, рюмками и закуской. Они сели к столу, посмотрели друг на друга.
– Когда она тебе позвонила весной? – спросил Филимон, наливая по первой.
Абакар, не раздумывая, назвал число и время – раннее утро. Получалось – на другой день после визита Филимона к Марго. На другой день после оперы. Сняла бигуди, отмыла лицо, сходила в оперу, посидела там камертоном, дождавшись удушения мавром жены, вернулась домой, выспалась и с рассветом позвонила Абакару.
– Я был у Горгоны накануне вечером, – с трудом выговорил Виктор Филимонович. – Хотел говорить о тебе, предупредить… а она не стала слушать.
– Я не в претензии, – равнодушно произнес Абакар. – Ты у нас самый совестливый, сделал, как тебе удобно было. Не захотела слушать… Значит, ты, не отмазался, да? Смешно. Пришел сказать мертвецу, что ему угрожает опасность. Конечно, она не стала слушать, еще и высмеяла тебя небось. А сына моего забери. Отвези их с Зойкой в Александров жить, там учителя нужны и врачи. Пусть твоя дочка учит, а мой недоумок употребит хоть какие-то навыки медицинского образования – уж в морг-то санитаром его должны взять. Объясни им, что это и есть жизнь – в однокомнатной квартире, на зарплату, и пусть радуются хорошей погоде.
– И на кой черт тогда мы землю копытами рыли? – пробормотал Филимон. – Санитаром в морге и воспитательницей в детском саду дети и так могли стать, без нас.
– Могли, – кивнул Абакар. – Но мы не им позвонили. Знаешь, чего у них никогда не будет? Заносчивости нищеты.
– Давай сегодня обойдемся без философии, – предложил Филимон, укоризненно покачав головой. – Молча выпьем. Поехали?
– Давай, – согласился Абакар, но потом не удержался, погрозил пальцем: – Знаешь почему нам было так вкусно заглатывать жизнь с ее дерьмом и радостями? От унижений спасала заносчивость нищеты – мы никогда не пресмыкались. Именно из этой заносчивости потом вырастает благородство быть всегда и во всем свободным.
– Ёк! – щелкнул языком Филимон, опять наливая. – Такой облом: не выросло у нас ничего, так, спина почесалась в юности, а вместо крыльев – горб наработался. А уж какими мы были нищими! А какими заносчивыми! Вот ты. Кем хотел стать в детстве?
– Конечно, пожарником! – уверенно заявил Абакар, разливая остатки из графина.
– И я… пожарником, – пробормотал Филимон. – Ну и чего, спрашивается, нам не тушилось?
– Потому что пришла ведьма и показала, где золото лежит.
– Скажешь тоже. Ведьма!.. Еще про Золотую рыбку вспомни – она тоже виновата? Ты как тот дед – он теперь сеть не закидывает, просто сидит на берегу океана и корыто чинит, чинит… А-а-америка-то уплывает на фиг!
– Куда?..
– Северная Америка через пятьдесят миллионов лет приплывет к Евразии, а он и не заметит со своим корытом… Вот скажи, если бы ты никогда не читал Шекспира…
– Это не Шекспир. Это Пушкин про рыбку написал, – авторитетно заявил Абакар.
– Не перебивай, я про важное что-то… Про Шекспира. Читал?..
– А-а я-а-а е-е-во и не читал, в общем, – похвастался Абакар. – Не настолько а-а-абладаю английским. Знаешь, Филимон, ты ведь его тоже не читал. Ты Пастернака читал – перевод.
– Подожди! Вспомнил. Вот ты бы его не читал, пришел в оперу, а там негр душит Дездемону… Ты что бы сделал?
– Негр? Дездемону? А-а-ана у тебя что, в оперу ходит?!
– Кто?..
Сестры
Посмотрев в щелку двери на выпивающих друзей-пожарников, Иринка пробралась в кухню. Луня вынимала из посудомоечной машины тарелки, разглядывала их в ярком свете от лампы, и ставила в полку. Иринка, неслышно ступая, подошла к рабочему столу и вынула нож из стойки. Нож ей не понравился – слишком большой и широкий. Она поставила его и взяла другой, поменьше. Луня заметила боковым зрением движение у рабочего стола, но виду не подала. Когда Иринка вышла, Луня бросилась в детскую к Дездемоне. Та задремала, укладывая сына. Ее рыжие вьющиеся волосы разметались вокруг головы мальчика – они лежали на одной подушке.
Луня разбудила Дездемону, стала трясти ее и тащить за собой, мыча. Дездемона отбивалась, шепотом обзывала Луню «сполохнутой» и ничего не понимала, заботясь только не разбудить маленького Филю. Луня показывала жестами одно и то же, Дездемона только отмахивалась, утаскивая ее от кровати. Топчась, они выбрались в коридор, тут уже Луня бегом потащила Дездемону в кухню и показала на стойку для ножей.
– Кто? – испугалась наконец Дездемона.
Луня обвела быстрым жестом свое лицо.
– Иринка?.. – не поверила Мона.
Луня кивнула, выставила кулак и резко воткнула воображаемый нож себе в сердце.
– Кого?.. – подкосились ноги у Дездемоны.
Сомнений быть не могло – глухонемая показала рукой невысоко от пола, потом покрутила вокруг ушей указательными пальцами.
– Зови хозяина, я побегу к девочкам!
Задержав Дездемону за платье, Луня закатила глаза и высунула язык.
– Пьяный? Да когда ж он успел? Елисей! Слышишь, найди Елисея!
Не дождавшись садовника, она сама вышибла закрытую дверь в комнату девочек. В свете слабого ночника почти ничего не было видно. На ковре кто-то дрался и вскрикивал под наброшенными одеялами и подушками. Дездемона бросилась туда и наступила на валяющийся нож.
– Осторожно, не поранься, – предупредила Зойка из кресла у окна.
Дездемона, подняв нож, включила верхний свет.
– Ранена? – спросила она спокойно сидящую Зойку.
– Нет пока. Не тычь в меня лезвием.
Дездемона очнулась и положила нож на шкаф. Стала раскидывать одеяла и подушки. Вытащила сначала Иринку с расцарапанной до крови щекой. Тут и Елисей с Луней подоспели. Глухонемая бросилась к Зойке и обняла ее за голову, потираясь щекой о волосы. Елисей поднял Маринку с залитой кровью шеей. Увидев столько крови, Дездемона набрала было в легкие воздуха побольше, но Елисей успел шикнуть до ее крика:
– Тихо! Сережка из уха вырвана, всего-то и делов!
– У-убью! – шипела Маринка, трясясь.
– Потаскуха! – крикнула Иринка.
В проеме открытой двери появился Виктор Филимонович.
– Деретесь? – спросил он, умильно улыбаясь. – Ну совсем как маленькие! Быстро расскажите отцу, что случилось, и помиримся!
Растерянно переглянувшись, Дездемона и Елисей смотрели, как хозяин усаживается в кресло, вытащив из него Зойку.
– Ты накуролесила? – спросил он строго, водрузив Зойку на правое колено.
– Нет. Иринка нож принесла.
– Нож? Во-о-она как у вас все серьезно.
– Это правда, что ты устраиваешь свадьбу Зойки и Тамерлана? – трясясь, спросила Иринка.
