– Ну не надо, не расстраивайся, – Лизавета тронула меня за ладонь.
Я дернулась и убрала руку.
– Как вы... меня узнали?
– Байрон не говорил? Я постоянно слежу за сыном. В его телефоне твои фотографии. Раньше я читала твои письма из электронной почты. Пока он не купил новый компьютер. Его он все время с собой носит.
– А ваш муж – это... Вениамин Бирс? – спросила я осторожно.
– Да. Он давно умер. Как и твой отец, кстати. Я наводила справки.
Подумав, осторожно предлагаю Лизавете свою версию:
– Может быть, ваш муж просто числился мертвым, а сам сидел в тюрьме?
Лизавета смотрит на меня ласково и молчит.
– А потом он вернулся. Я видела Бирса на вашей даче. Мы разговаривали...
– Ты и девочку только что видела, что в этом удивительного? – улыбается Лизавета. – Трудно тебе с Верой?
Несколько секунд я соображаю, потом догадываюсь, что речь идет о моей маме.
– Нормально... – отвожу взгляд.
– Байрон квартиру ищет, значит, не все нормально. Я зачем пришла. Селись у нас на даче, там хорошо и все удобства. И есть кому присмотреть, если что. Сторож наш на все руки мастер и лишний раз тебя не побеспокоит. А чужая квартира, пусть даже новую купите, забот требует и привыкания.
– Вы для этого сюда пришли?
– Для этого и вообще поговорить о внуке, – Лизавета копается в сумочке и достает связку ключей. Протягивает мне.
– О внуке?..
– О твоем ребенке. Я его видела.
– Моего ребенка?.. – еле шевеля губами, спрашиваю я.
– Да не волнуйся ты так, – мать Байрона взяла меня за руку. Ладонь ее была горячей и совсем родной. – Я видела взрослого мужчину лет сорока. В тот самый день, когда ты забеременела. У него проблемы. У твоего сына.
– А какой это был день? – тупо спрашиваю, покрываясь мурашками и сползая в кресле вниз, чтобы уложить голову на спинку.
– У меня все записано, – Лизавета оставила мою руку, чтобы заняться своим блокнотом. Руке стало холодно. – Тринадцатого августа вы были с Байроном у вас дома, он как раз накануне с практики вернулся. Четырнадцатого под утро я увидела внука. Крупный красивый мужчина, похож на Байрона. И поняла, что у моего сына будет ребенок. Ты пока ни о чем не беспокойся и плачь побольше, не держи в себе, это полезно. А когда нужно будет, я тебе помогу. Ладно? Ты согласна, чтобы я тебе помогла?
Лизавета смотрит близко-близко, нависая сверху. Над ее головой начинает плавно вращаться потолок.
– Согласна... – шепчу я, крепко сжимая веки – меня укачивает от этого вращения.
Мамавера пришла с работы и застыла столбняком в коридоре возле двух сумок. Это я собрала вещи и ждала ее, чтобы попрощаться.
– Ты согласна жить в чужом доме под присмотром постороннего мужика, лишь бы меня не видеть? – она сразу решила замутить истерику.
А мне было так жаль ее испуганных глаз и кривую улыбку, что слезы брызнули.
– Ну вот, почему ты опять ревешь?! – возмутилась Мамавера.
– Мне тебя жалко. Все время жалко. Меня уже тошнит от этой жалости.
– Тебя тошнит из-за беременности, я здесь ни при чем! – перешла в наступление Мамавера.
– Тогда почему я не могу тебя видеть и слышать твои нотации не могу?!
– Ты не можешь видеть меня! Ты не можешь видеть Байрона! Как ты будешь совсем одна, далеко от города и медицинской помощи?! А вечерняя школа? А курсы медсестер? Ты же сама так решила!
– К черту школу, к черту курсы, к черту Байрона!
Мамавера, забыв снять пальто, присела ко мне на диван.
– Что тебе сказали в консультации?
– Что будет мальчик.
– Вот видишь! Мальчик... – она посмотрела ласково и провела ладонью по моей голове. – И волосы отрасли. И такая ты у меня красавица... двухцветная.
– Ты знаешь Лизавету? – увернулась я от ее руки.
– Знаю, – просто ответила мама. – Познакомились, когда ты пропала на даче.
– Она думает, что ее муж мертв, а Бирс при мне оладьи жарил. И стихи читал.
– Лизавета не в себе, но совершенно безобидна, – заметила мама, снимая пальто. – Мы с нею встречались позавчера. Ходили в театр. С ней уютно как-то. О тебе говорили.
– Видно, хорошо поговорили, раз она мне сегодня предложила ключи от дачи, – мстительно заметила я.
И чего обиделась? Что мама давно общается с Лизаветой, а мне – ни слова?
– Да. Ты знаешь, она как-то располагает к доверию. Я рассказывала о тебе, она меня успокаивала.
– Она тебя успокаивала? – я не смогла сдержать слез. – За этот год у Лизаветы было три попытки покончить с собой. Байрон совсем выдохся. Последний раз врачи в больничке предлагали ему сразу перевести ее в психиатрическую клинику. Он отказался. Знаешь, почему я больше не могу видеть Байрона? Из-за его матери!
– Ладно тебе, – мама опять присела рядом и погладила меня по плечу.
– Нет, не ладно! Месяц назад он вдруг осознал, что не имеет права мешать человеку распоряжаться жизнью по его усмотрению. Представляешь? Десять лет имел право мешать ей умереть, а теперь вот больше не имеет! Сказал, что больше не будет спасать Лизавету, когда она захочет умереть!
– Вы поэтому расстались с Борей? Лилька, успокойся, ты вся дрожишь!
– Эти два придурка имели наглость разговаривать о таком решении Байрона при мне!
– Кто? Какие придурки? – мама быстро сбегала в кухню и вернулась с валерьянкой.
– Бирс с сыном обсуждали, насколько невмешательство Байрона в решение матери покончить с собой будет правомочно по закону! Как им потом обойти статью о неоказании помощи, представляешь?!
– Лилька, прекрати орать, – поморщилась Мамавера. – Ты так себя совсем надорвешь. Нельзя в твоем положении все время нервничать, – и протянула мне кусочек сахара, накапав на него валерьянки.
Смотрю на белый кубик у нее в пальцах. Кое-где он размок, и мамина кожа слегка продавливает его поверхность, изменившую белый цвет на желтоватый. Я села и тихо продолжила:
– Бирс уверен, что Лизавета устраивает свои самоубийства специально, чтобы ее спасали. Предложил Байрону пожить некоторое время отдельно от матери. Подождать, когда она созреет для следующего спектакля, и оказаться в этот момент подальше от дома.
– О господи! – тяжело выдохнула Мамавера и засунула кусочек сахара себе в рот.
– Мам...
– Что, детка? – она подалась ко мне, умоляя глазами и похрустывая сахаром во рту.
– Я не хочу жить. Мне все противно.
– Это ничего, это нормально! – уверила меня Мамавера. – Это твой организм никак не может приспособиться к новому состоянию. Тебе же всего шестнадцать. Организм никак не ожидал в таком возрасте размножения, понимаешь, и теперь он в стрессе. Химические реакции на постороннее тело, и все такое. Помнишь, что сказал Байрон? Что у него резус отрицательный. А у тебя – положительный. Это все объясняет. Твое тело воспринимает ребенка как инородное тело. А чего ты хотела – забеременеть в таком возрасте! Девочки твоего возраста должны ходить...
Вообще-то я собиралась вызвать такси. Но пришлось очень быстро выйти на улицу. И вот я стою у подъезда в сумерках и смотрю вверх на падающий снег.
Он бесконечен.
Минут через двадцать из белой пелены снега ко мне подползло большое темное пятно и медленно определилось очертаниями. «Тойота» Бирса. И сам Бирс вышел и подошел совсем близко и радостно объявил, что снег идет.
