– Настоящий! – он расставил руки и посмотрел вверх. Потом опустил голову, заметил сумки и опять обрадовался: – Успел! Я как раз еду на залив. Решил заскочить за тобой. Удачно получилось, да? – Берет сумки и несет к машине.
Сажусь на заднее сиденье.
– Откуда вы узнали, что я еду на вашу дачу?
– А ты собралась на нашу дачу? Отлично. Я не знал. Я хотел предложить тебе там пожить. Байрон беспокоится. Говорит, твоя мама трудный элемент в плане общения. Где, кстати, этот трудный элемент?
– Дома. Пьет, наверное. Мы поругались.
– Нормально? – он посмотрел на меня в зеркало.
– Как обычно, – кивнула я. – Ваша жена дала мне ключи.
– Лизавета? – удивился Бирс.
Мы выехали со двора.
– Она думает, что вы мертвец.
– В каком-то смысле это правда, – заметил Бирс. – У меня наступил тот период, когда привычки пересиливают мечты. Предпочитаю избегать неожиданностей и ничего не загадываю. Если дальше жить только по привычке, то смерть – удобное объяснение конца, и я уже в ней. Как, впрочем, большинство населения планеты после пятидесяти лет. Знаешь, Лилечка, что интересно. Животные никогда не ждут смерти. А люди – сплошь и рядом. Что? – он посмотрел на меня в зеркало и подмигнул. – Заболтал я тебя?
– Откуда вы знаете, где я живу?
– Байрон сказал.
– Зачем вы едете на дачу?
– Тебя отвожу.
– Нелогично. Вы не знали, что Лизавета дала мне ключи.
– Ладно, – кивнул Бирс. Сбоку мне видно, как он развеселился. – Я специально ехал за тобой, чтобы отвезти на дачу. Вечером подъедет Байрон. Он очень хотел тебя видеть и поговорить. Ты не отвечаешь на его звонки и избегаешь встреч. Видишь, я все честно выложил. Только не говори, что теперь ты откажешься жить на заливе.
– Не откажусь. Можно я буду жить в пристройке для истопника?
Бирс удивился.
– А смысл? Весь дом в твоем распоряжении. Можно подключить к отоплению второй этаж, это просто.
– Это будет мое место. Никто не должен туда соваться, даже если ваша семья соберется на встречу Нового года. Чик-чик. Я в домике.
Бирс посмотрел в зеркало длинным грустным взглядом и кивнул.
– Хорошо. Я скажу Кирзачу.
Значит, истопника зовут Кирзач. Стоит кое-что выяснить.
– На кого записана дача?
– На Лизавету, – хмыкнул Бирс.
– Кирзач ваш родственник?
– Нет. За домом приглядывает.
– Ему не понравится, что я поселюсь в пристройке.
– Это не твоя забота.
– Вы ему чем-то обязаны, да?
– А это не твое дело, – насмешливо ответил Бирс. – Допрос закончен?
– Извините...
Через полчаса молчания мы въехали в поселок. У самого дома в соснах Бирс снизил скорость, и я смотрела, как рядом с машиной бежит девочка в белом платьице. У моего окна мелькал ее острый локоток.
Бирс вытащил мои сумки. Истопник тут же подхватил их и понес в дом. Я пошла по детским следам к соснам.
– Что там? – крикнул Бирс и подошел ко мне.
– Видите? – показываю на маленькие следы в снегу.
– Ребенок бегал. Недавно, – вздохнул Бирс. – Спрошу у Кирзача, может, кто из его знакомых был.
– Не надо, – киваю на снег.
Следы кончались посередине дороги. Дальше впереди и по бокам – ни следочка.
Бирс заметил мой интерес, посмотрел вверх, на ближайшую сосну, и хмыкнул.
Пили чай вдвоем за круглым столом в гостиной, когда в дом вошел запыхавшийся Байрон. С холода его щеки алели, он скинул рюкзак и поднял меня вместе со стулом, чтобы – глаза в глаза, и близко.
Вечер получился грустный. Я подстерегала взгляды отца и сына, подозревая в их нарочитой мимолетности сговор. Потом не выдержала и пошла звонить Лизавете. Она не собиралась сегодня топиться в ванне или вешаться в коридоре. Обещала не выходить ночью на дорогу, не пить много снотворного, спросила, добрался ли Байрон, все ли с ним в порядке. А потом вспомнила что-то важное.
«Забыла тебе сказать, – шелестел ее тихий голос в трубке, – ты не слушайся девочку, не пытайся понять ее знаки. Принято считать, что у мертвых можно узнать что-то важное или получить ответы на вопросы. Это не так. Мертвые в нашем мире преследуют только одну цель – заполучить тебя. Они бы всех людей забрали в свой мир, да не все их видят и слышат. Они устраивают ловушки, будь осторожна».
– Буду... – пообещала я.
В гостиной, пока меня не было, погасили верхний свет. Бирс сидел с гитарой, перебирая струны.
– Она думает, что мы здесь с тобой собрались, чтобы мама осталась наедине со своей депрессией, – сказал Байрон отцу, когда я вернулась к столу.
– Уверяю тебя, прекрасная Лилит, как только моя жена действительно захочет умереть, она это сделает быстро, качественно и без свидетелей, – заявил Бирс.
– Я вам не верю.
– А Лизавете веришь? – улыбнулся Бирс.
– Лизавете верю.
– А мне веришь? – спросил Байрон.
Не видя его лица, я в подробностях представила, как он серьезен и строг, мой прекрасный жених.
– Найди хорошего врача, помести Лизавету в клинику, тогда поверю.
Отец и сын переглянулись.
– Лилит не знает, что твоя мать лечилась? – спросил Бирс.
– Отец, прошу тебя...
– Извини, Байрон, но меня оскорбляет агрессивная простота твоей невесты!.. Лизавета лечилась в хорошей клинике, – Бирс развернулся ко мне. – Это поучительная история.
Байрон резко встал, с грохотом отодвинул стул и демонстративно быстро вышел из гостиной. Бирс даже взглядом не повел в его сторону.
– Ты невеста моего сына и должна знать – я не считаю Лизу умалишенной, можешь не беспокоиться за ваше потомство. У нее крайние проявления личностного и физиологического эгоизма. Она должна всегда и везде властвовать, повелевать или, в крайнем случае, – пугать, чтобы никогда не быть одной. Лиза хороший психолог, уже через минуту общения собеседник полностью попадает под ее чары. Как тот доктор в клинике. Бедняга, он лишился врачебной практики, когда Лиза от него забеременела. В Бельгии с этим строго.
– У Байрона есть...
– Нет, – Бирс понял с полуслова. – Ребенок не выжил. Лиза с полгода нежилась в страданиях милого доктора, оплакивающего свою работу и ребенка и ни на шаг не отходившего от нее. Потом он очнулся и вспомнил о профессиональных приемах ухода от зависимости. Страшно сказать, но я был уверен, что Байрон не выживет с нею, когда меня арестовали. Если нет подходящей подпитки в реальном социуме, для
