С обеденного стола все убрали, и вот содержимое металлического ящика равномерно распределено по его поверхности. С изумлением полковник Негоднов трогает пучок шерстяных ниток – все, что осталось от свитера Антона. Пустые металлические поддончики, в которых когда-то были тени, с остатками разноцветной пыльцы, рассыпались в разные стороны. Перекореженная тетрадь, по виду как после стирки в стиральной машине. Листки книги, с вырезанными кое-где словами, и вырезы эти вызвали у полковника и его команды оживленный интерес. Распотрошенные картонки переплета. Дорогая брошь – серебро – и огромный рубин в россыпи мельчайших бриллиантов вокруг. Серьги старинного вида, угрожающе пронзающие свет лучами прозрачных камней. Пучок свалявшихся светлых волос, его удивленно потрогал кто-то из команды, под ним оказались два перстня, явно на мужские пальцы, один – печатка. Рядом – два крошечных бархатных башмачка на деревянной подошве, с каблучками, один – разодран, а каблучок расщеплен. Два капроновых чулка, кожаная перчатка, флакон духов синего стекла с выгравированной буквой F, пистолет, запасная обойма, тюбик губной помады, записная книжка с золотым карандашиком на веревочке, несколько крупных жемчужин, а также части рук, ног, тело и голова старинной куклы в обрывках шелка и кружев.
– Та-ак, – удовлетворенно кивает Негоднов. – Описать, упаковать, передать фактурщикам!
– Там есть очень дорогие вещи, – решилась я. – Пригласите понятых, пожалуйста.
– В целях безопасности обойдемся без понятых. Распишитесь вы. Я бы на вашем месте вообще поменьше людей привлекал к этому делу, вы меня понимаете? Столько желающих вертится вокруг, кто знает, может, за дверью сейчас стоит тот, кто поставил, к примеру, вот этот жучок. – Полковник подходит к выключателю на стене и ловко поддевает ножом то, что я приняла за шуруп. Протягивает мне на ладони крошечную металлическую кнопку и, честно глядя в глаза, заявляет: – Это не мой отдел ставил. Это не наши системы, вы меня понимаете?
Я смотрю сквозь коридор, в открытую дверь, и, вероятно, мое лицо захлестывает такое отчаяние и желание кого-нибудь побить, что даже Лора, любительница выяснять отношения именно таким образом, предостерегающе берет меня за руку.
Мы молча наблюдаем, как сотрудники Негоднова загружают все вещи обратно в коробку, с максимумом предосторожностей, и только я вспомнила об Антоне, как люди у стола дернулись и схватились за оружие. Потому что раздался громкий возмущенный вопль.
Бегу в комнату и вижу беснующегося в руках двоих здоровенных мужиков Антона. Он почему-то весь в грязи, висит между ними, исступленно дергает ногами и кричит так, что Лора затыкает уши.
– Ключ! – кричит он, захлебываясь. – Мой ключ! Отдайте немедленно! Отдайте мой мизинец! Вы сволочи, это мой мизинец! Не трогайте меня!
– Поставьте мальчика, – приказывает Негоднов. Антона ставят на пол, и он сразу же бросается на полковника, колотит его кулаками и кричит.
– Мальчик. – Полковник старается захватить грязные, в земле, руки Антона. – Мы сейчас успокоимся и скажем тихо и внятно, что нам надо, ладно?
– Мой палец, – тяжело дыша, требует Антон. – Верните мизинец бога! Он мой!
Я смотрю в открытую балконную дверь и вижу засыпанный землей пол балкона, и перевернутый цветочный ящик, и кота соседки, с буддистским спокойствием сидящего на перекладине, защищенного от нашего шумного мира светом прозрачнейших желтых глаз.
– Выпей еще. – Лора протягивает мне рюмку, я отвожу ее руку. От запаха валерьянки меня уже тошнит. – Пей, а то у тебя сердце не выдержит!
– Выдержит.
– Не выдержит. Мне мама говорила, что ты умница, только сердцем слабая, пускаешь в него всех подряд.
– Выдержит!
– Давайте вызовем милицию, – предлагает все еще возбужденный Антон. – Это же просто ограбление какое-то!
– Вообще-то да, – кивает Лора. – Драгоценности ушли.
– При чем здесь драгоценности? Они забрали мой мизинец бога!
– Да отвали ты со своим мизинцем, – отмахивается Лора. – Заколебал. Нормальные маменькины сыночки должны собирать марки или железную дорогу. А ты? То заспиртованная лягушка, которая, кстати, жутко воняла, то наколотые жуки, теперь еще мизинец. Ты знаешь, что это такое? – спрашивает она меня. – Это настоящий засушенный палец!
Я киваю:
– Да. Это я нашла ключ в цветочнице на балконе. Извини, Антон, все с этим ключом так завертелось… Они думали, что Ханна держит что-то важное в сейфе, захватили банк, была перестрелка…
– Вот идиоты, – не выдерживает Лора. – Ну и как, их рожи здорово перекосило, когда они открыли этим ключом сейф?
– Не то слово, – вздыхаю я.
– Жаль, мама не видела, – вздыхает Лора.
– А они могут мне вернуть мизинец бога, если он им больше не нужен? Это же не брошка дорогая, не кольцо, он нужен только мне!
– Грязный вонючий палец дохлого лонгобарда, – констатирует Лора. – И после этого ты уверяешь меня, что боишься ночью спать без света? Ты куклу видела? – поворачивается она ко мне. – Видела, что сделала моя мамочка? Они чокнутся разбирать последствия ее шизофренических припадков, эти шерстяные нитки свитера, мы их раскладывали по порядку: желтый – к желтому, синий – к синему и так далее. Ведь мы их измеряли! Длину каждой нитки разного цвета! Записывали цифры и сидели потом долго, думали, куда эти цифры приткнуть. Мама все записывала в блокнотик, приблизительно так: «44Ж, 75С и 8 по 12К и Кор». «Кор» – это коричневый, коричневый и красный на одну букву, поэтому «К» – красный, а «Кор» – коричневый. Теперь их шифровальщикам будет чем заняться!
– А мне нравилось, – вступается за мать Антон. – Она сказала, что мы ищем клад, и я разматывал свитер. Рюкзак, правда, жалко, но мама сказала…
– Размеры лотков из-под теней, ширина, длина и высота в миллиметрах, – перебивает Лора. – С буквами, обозначающими цвета, опять – «Ж», «Г», и так далее! А все маркировки со свитера, рюкзака, теней! Они в блокноте идут отдельной статьей. А какое счастье навалилось однажды субботним вечером, когда мы узнали, что если расположить все эти «Ж» и «К» в алфавитном порядке с приставленными к ним цифрами – метражом ниток, и сложить, и поделить на количество цветов, то получится число, в которое Руди родился, а год, в который он родился, получится, если это все сложить и умножить на восемь. – Лора ложится на белый ковер и раскидывает руки в стороны. – Вот дурдом был, еще тот. Привезет сюда на побывку на субботу и воскресенье, а выйти никуда нельзя, чтобы нас не увидели.
– Меня она возила под сиденьем, а Лору в багажнике, – кивает Антон.
– А что все это время делал Латов? – возмутилась я. – Он что, с вами считал?
– Нет. Папочка наблюдал со стороны и посмеивался. – В голосе Лоры чувствуется напряжение, когда она говорит об отчиме. Не просто раздражение, как на мать, а именно подавляемое напряжение.
– Папа говорил, что, когда понадобится, ты все найдешь. – Антон подошел и положил руки мне на плечи, потом сел рядом на ковер.
– Но с другой стороны, его можно понять, – продолжила Лора. – Мамочка, ранее не обращавшая на нас никакого внимания, стала проводить с детками все свободное время. А что она там расковыривает, делит, умножает, а нехай ее! Субботу и воскресенье мы распарывали, ломали, измеряли и считали. «Так, дети, свитер истребован до нитки, теперь займемся рюкзаком Антона! Мы найдем это число, мы его найдем!!» А все остальные дни недели мы должны были вспоминать, что Руди нам говорил, куда возил, чем кормил.
– Но она же не всегда была такая чокнутая, – тихо замечаю я.
– Не всегда. Слава богу, пока Руди не убили, мамочка не обращала на нас никакого внимания, – вздыхает Лора. – Так что мое раннее детство можно даже назвать счастливым в своей стандартности.
Лора показывает пальцем на торшер. Осторожно встает, крадется на цыпочках и щелкает ногтем по подозрительной кнопке на ножке лампы.
– Я где-то видела в кино, у слухача от такого в ушах страшно грохочет! – замечает она удовлетворенно и, спохватившись, закрывает рот рукой. – Разболтались, – кивает укоризненно, – надо было пойти в ванную
