и включить воду!
– Пусть слушают. Нам нечего скрывать. Собирайте необходимые вещи, – встаю я. – Поедем ко мне. Или здесь останемся?
– Не-е-ет!
Хором.
Первое, что мы увидели, открыв дверь моей квартиры и включив свет, – это гордо прохаживающегося по коридору попугая. Он явно требовал похвалы.
– Смотри! – присел Антон. – Такие же кнопки, как у нас!
На полу валялись четыре металлические утолщенные кнопки и одна пластмассовая, с усиком.
– Неужели все прослушки нашел и отковырял? – присела Лора. – Ну ты силен, Одиссей.
Попугай прошествовал в комнату, забрался на стул, и я отметила, что он двигается гораздо лучше. Со стула – на сервант. Сердце мое замерло. Он подергал клювом слегка выдвинутый ящик и издал победный крик. Лора подошла и дернула ящик на себя.
– Ты только посмотри, что эти нахалы засунули сюда…
– Это мое, – подбежала я и задвинула ящик с отверстием для мини-камеры.
Объектив этой камеры был направлен на мою грандиозную кровать, камеру принес Павел, он говорил, что это – подарок благодарного военного за операцию. Перегонять потом наши записи путем компьютерной обработки на нормальную кассету мне приходилось самой, не Лома же просить. Монтировала подобную развлекаловку для своего возлюбленного я тоже сама, за полтора года интересных кадров набралось на час тридцать пять. Добавила интимные подробности процессов размножения у китов и слонов, подработала наложения, получилось два десять, и теперь, если эту кассету обнаружат коллеги Павла по секретной работе в отделе внешней разведки, жена или его возлюбленная Среда (реакция Пятницы меня почему-то совершенно не интересовала), будет стыдно. И Ладушкин уже с полной уверенностью запросто припаяет статью по изготовлению порно безо всяких вопросов после этого слова. Но особенно меня удручало, что об этой кассете могут узнать дети.
Я решительно открыла ящик, выдернула камеру, пошла в кухню и с силой бросила ее в мусорное ведро.
Процокавший за мной когтями по полу попугай издал удивленное квохтанье.
– Ты проявил чрезмерное рвение! – шепотом объяснила я.
Попугай задрал голову вверх. Я тоже подняла голову и посмотрела.
– Не может быть!.. Но как ты туда добрался?
Гордо прохаживаясь передо мной туда-сюда, изредка бросая быстрые взгляды, попугай намекал, что одну из прослушек он снял с позванивающего металлического «ветерка», свисающего с потолка недалеко от форточки.
– Телефон! – кричит Антон.
Я не виновата!.
– Я слышал, – сообщает в трубку Ладушкин, – что тебя отпустили. Могла бы и позвонить. Еще я слышал, что федералы наконец-то нашли тайник в квартире Латовой и этот тайник им сдала ты. А еще я слышал, что теперь у них в отделе по международному терроризму восемь фактурщиков работают с вещественными доказательствами и шесть кодировщиков с записями в обнаруженном в тайнике блокноте. А еще…
– Хватит уже, – перебиваю я Ладушкина. – Скажи что-нибудь интересное.
– Я у твоего подъезда. Можно подняться?
– Нельзя. Я устала.
– А я уже при исполнении и спрашиваю так, для проформы. Так что, Инга Викторовна, не отлучайтесь из квартиры, уже бегу.
Иду к двери, распахиваю ее и с удивлением слышу, что действительно бежит по ступенькам! Пожалуй, инспектор восстанавливается быстрее зашибленного им попугая. Попугай еще не летает.
– Все в сборе, – потирает Ладушкин руки. – Садитесь. Рассказывайте.
Я и дети молча смотрим на инспектора. Стоим.
– Ну что же вы. Разве мы не друзья? Разве нас всех вместе не облила поносом поганая обезьяна? Сообща преодоленные трудности укрепляют дружбу!
– Вкусная была дыня, – заявляет Лора, прищурившись, – а вообще, я вас плохо помню, дяденька!
– Зато я тебя запомню на всю жизнь, – трогает Ладушкин свой нос.
От всех его увечий остался небольшой пластырь на лбу. Ищу глазами попугая. Не нахожу. Хорошо, конечно, если он только спрятался при звуках голоса инспектора, а не сидит в засаде, чтобы внезапно напасть.
– Мальчики-девочки, – спрашивает Ладушкин, заискивающе поглядывая на детей, – а вы вообще гулять ходите?
– Они никуда не пойдут. – Я обнимаю Лору и Антона за плечи. – Одни – никуда!
– Но где-нибудь вдвоем нам можно уединиться?
– Выбирай, кухня или ванная?
– Кухня, – сразу же решает Ладушкин.
– А я очень умная и много всего знаю, – предлагает Лора свое присутствие.
– Не сомневаюсь! – Инспектор захлопывает перед ней дверь кухни.
Он проводит ладонью по столу, оглядывается в поисках тряпки, не находит и протирает стол полотенцем. Открывает портфель, достает бумаги, ручку и калькулятор.
– Садитесь, Инга Викторовна.
Мне предлагается табуретка рядом с ним. Вздыхаю и сползаю спиной по стене на пол.
– Спасибо, мне так удобнее.
– Если вы поможете следствию и обнаружите, где находятся деньги ФКА, то получите вознаграждение в размере восемнадцати процентов от суммы, – объявляет Ладушкин.
– Если я обнаружу, где находятся эти деньги, я получу их все.
– Зря, – осуждающе смотрит на меня Ладушкин. – Ничему-то мы не учимся, выводов из сложившейся ситуации не делаем, ну почему мы такие бестолковые, а?
– Уж какие есть!
– А сколько людей уже погибло, считали? Вы что думаете, они были глупее вас?
– Они были воины, а Руди прятал деньги с расчетом на будущее. А будущее у нас, лонгобардов, обеспечивают хранительницы очага.
– Ну и что? На какое будущее? – не понимает Ладушкин.
– В роду осталось двое мужчин. Мой отец не в счет. Дедушка Питер и сын Ханны Антон. Если моя тетка, исключительный воин, не смогла найти эти деньги, значит, Руди хотел, чтобы она их не нашла. – Я задумываюсь, вытягиваю ноги, расставляю в стороны и шевелю пальцами. – А это значит… Он не мог их запрятать так, чтобы вообще никто не нашел, правильно?
– Неправильно! Случай, дорогая Инга Викторовна, может играть большую роль в этом деле.
– Поставьте себя на его место. Вы прячете деньги, скорей всего это вклад в банке. Вы не можете не учитывать реального фактора своей внезапной смерти, значит… Значит, кроме вас, должен иметь возможность снять эту сумму в любой момент кто-то еще, кто об этом до определенного времени знать не должен. – Я задумываюсь.
– Тогда я вас огорчу: это будете не вы, не ваша бабушка, не ваша мать, не ваш отец и не дети!
– Почему?
– Потому, – азартно объясняет Ладушкин, – что на все перечисленные мною имена нет ни одного вклада ни в одном банке мира! – Он победно смотрит на меня. – Хотя на имя Рудольфа Грэмса денег тоже нет.
– Конечно, это должен быть анонимный вклад! – Я снисходительно смотрю на задумавшегося инспектора.
– А если он анонимный, как вы о нем узнаете? Как вы докажете, что вы – это вы?! То-то же! Вы должны быть в курсе!
– Что это такое – восемнадцать процентов? – спрашиваю я устало.
– Это… – Ладушкин занялся калькулятором, – это приблизительно девять миллионов немецких марок,
