Богдан и Доллар отпустили пацана. Толя упал и забился на полу, содрогаясь от плача.
Рэмбо, не двигаясь с места, властно произнес, обращаясь к нему:
— Запомни, стукачей я не прощаю. Если ты, курва, вложишь про это «ранчо», я найду тебя и нарисую на заднице «улей». А теперь вали отсюда.
Анка вскочил и побежал под крики и улюлюканье пацанов, натягивая на ходу штаны.
— Богдан, — позвал Рэмбо, — давай то, что взял у Анки.
— Да не было у него ничего, — вяло ответил парень.
— Не надо ля-ля. Забожись. Кончай задницей щурить. Быстро все на стол, — приказал Рэмбо.
Богдан подошел к столу и выложил сигареты, зажигалку, упаковку презервативов, купюру в 200 рублей и листок бумаги.
— Так, а это что? — Рэмбо развернул, листок, сложенный в несколько раз и потертый на сгибах. — Билеты на концерт...
— А что за концерт, Богдан?
— Ну, сегодня в ДК фестиваль «Ритмы юности».
— А ты знаешь, мы, наверное, сегодня сходим. Ты останешься на «ранчо» за старшего, а мы с Долларом и Сергеем смотаемся. Как, ковбои?
Парни вышли с другой стороны подвала.
— Хитрован ты, Рэмбо, — покачал головой Санька.
— Я, как обергруппенфюрер Мюллер, никому не верю, только себе. И потом, черный ход должен быть. Если накроют, то через норку выползем. Береженого Бог бережет, а небереженого... — Рэмбо метнул взгляд на Доллара.
— ... конвой стережет, — договорил Доллар.
Зал Дворца культуры был заполнен до отказа. Его стены сотрясались от грохота рок-музыки, и воплей возбужденной толпы. Девчонки визжали от восторга и возбуждения. Некоторые из них забирались на спины своих парней, чтобы поглазеть на музыкантов в черных кожаных костюмах, блестевших при свете разноцветных софитов.
В нескольких сантиметрах от края сцены, широко расставив ноги в белых с металлическими заклепками штанах и сапогах со шпорами, пел солист в застегнутой под горло черной кожанке. Он что-то кричал, то и дело выбрасывая вперед правую руку, а левой прижимая к губам стальную рукоятку микрофона с большим круглым набалдашником.
«Так-так-так». Палочки в руках ударника мелькали с поразительной быстротой. Разгоряченный, он даже не заметил, как от очередного удара на деревянные доски сцены полетела одна из тарелок. Она покатилась за кулисы, оторвавшись от крепления и увлекая за собой штатив.
«Басист» с «ритмачем» умело заводили зал, совершая на одной ноге «турне» из одного конца сцены в другой.
Санька оставил все попытки разобрать текст песни. Рев мощной аппаратуры давил на уши. Наконец соло-гитарист вывел последнюю ноту... Зал взорвался свистом и воплями. Под рев толпы группа отключила гитары и ушла со сцены, куда тут же бросилось несколько поклонниц.
На сцену вышел молодой парень в костюме-«троечке» и объявил:
— Ну как? Вам понравилось? — обратился он к залу, который вновь потонул в море оваций.
— В таком случае мы продолжаем. Я представляю вам еще одну участницу нашего фестиваля. Встречайте! Алена Кораллова!
На сцену под аплодисменты зрителей и свет прожектора-пушки вышла девушка лет пятнадцати. Легким движением руки она отбросила со лба светло-русые волосы и поднесла к губам микрофон. Из колонок полилась спокойная, грустная мелодия, охлаждая и успокаивая зрителей.
На площадке перед сценой зрители разбились попарно и закачались в такт песни.
Санька не мог оторвать взгляда от девушки. В ней было что-то такое, чего не было в других девчонках. Ее приятный, мягкий голос манил и очаровывал. Слушая его, он ощущал в себе какое-то непонятное волнение и чувствовал резкие толчки сердца.
— Кто она? — спросил он стоящего рядом Рэмбо.
— Аленка? Она из детского дома. Нравится? Но только не тебе одному, — он оценивающе посмотрел на девушку. — На нее уже Марсель глаз положил, крутой парень! Ходят слухи, что он якобы, в рэкете.
«Чайки стонут и кричат тебе вослед...», — пропела Аленка и нечаянно встретилась с Санькиным взглядом. Он вздрогнул.
Аленка допела песню до конца и, поклонившись залу, хотела было уйти, но к ней вдруг подскочил парень с пышным букетом роз.
— Спасибо, — поблагодарила она в микрофон.
Зал разразился бурей аплодисментов.
— Однако Марсель на такой «веник» разорился! — присвистнул Рэмбо.
Кто-то хлопнул его по плечу. Он обернулся.
— Рэмбо, «базар» есть, — громко сказал коренастый парень в кожанке, стараясь перекричать орущую толпу.
— Косолапый, что за «базар»? — удивился Рэмбо.
— Наци сегодня вылезают, — зашептал парень ему в ухо, — они на площади Ленина свой флаг хотят повесить. Рубан собирает кодлу. Ты идешь?
— О чем базар? У меня на эту мразь чесотка. Серега, хочешь развлечься? Доллар, пошли, — позвал Рэмбо, выбираясь из толпы.
Санька посмотрел на уходившую со сцены Аленку. Все время оглядываясь, он нехотя выбрался из зала.
Санька, Рэмбо и Доллар, крадучись, подобрались к голубым елям, за которыми прятались пацаны.
— Здорово, Рубан, — поздоровался Рэмбо с парнем, играючи щелкавшим механической машинкой для стрижки.
— Сколько вас? — спросил Рубан.
— Трое, но мы в тельняшках. А машинка тебе зачем?
— А с Фюрером должны «ирокезы» прийти.
— Рубан! — выпалил подбежавший пацан. — Идут! Здорово, Рэмбо!
— Цыц, Фома! Закройте едальники! Обойдем их со стороны гостиницы, — распорядился Рубан.
К памятнику Ленина направлялась группа подростков в кожаных куртках с блестящими заклепками и с гребешками волос на головах. На рукаве одного из них Санька разглядел повязку с фашистской свастикой.
— Макака, Квашня, встаньте на «стреме»: могут появиться менты! — скомандовал парень со свастикой. — Если что, два раза свистнете, — распорядился он шепотом.
Проходя мимо памятника Ленину, он что-то вытащил из-за пазухи. Это оказался флаг Союза, но Санька успел разглядеть на нем белый круг со свастикой в центре.
— Пора, — тихо произнес Рубан, увидев, как приготовилась группа Фомы. — Хайль, Фюрер! — крикнул Рубан, выходя из укрытия к памятнику.
