— О, вот и дорогой хозяин! — приветствовал его Виктор Степанович.
— Ты чего же? — обратился к нему хозяин. — Мы так не договаривались. Зачем собачку прибили? Щенок денег стоит.
— А губа у Мирона? — усмехнулся Виктор. — Опять же пришлось людей побеспокоить и, как я вижу, не зря. Попробуй я один приехать, а? Твой молотобоец что бы тогда со мной сделал?
— Убери своих… — Иван Мефодиевич поморщился, как от зубной боли, видимо, не найдя подходящего слова и опасаясь сказать что-либо резкое. — Одни поговорим.
— Ребятки, допиваем чай — и к машинам, — хлопнув в ладоши, приказал Виктор Степанович. — А ты, Ванечка, подарки ребяткам сделай. Негоже гостей с пустыми руками отпускать.
Виктора Степановича ждали долго. Наконец он появился. Судя по его довольному, расслабленному виду, разговор был удачным. Следом за ним шел Петя-сторож с двумя большими корзинами. Одну Виктор распорядился поставить в машину Мирона, другую в багажник своих «жигулей».
Хлопнули дверцы, Юрка опять уселся рядом с Жоркой. Поехали.
Рядом сопел дремлющий Жорка, которого Фомин решил обязательно расспросить потом об этих загадочных поездках. Нельзя быть слепым — как дурачок, едешь, не зная, куда, к кому и зачем, видишь, как на твоих глазах избивают человека. За что? Где эта дача, на какой станции? Захочешь — не сыщешь…
Через несколько минут «жигули» притормозили у дома Фомина. Виктор Степанович закурил, устало откинулся на спинку и, не оборачиваясь, спросил:
— Недоумеваешь? Прикидываешь, во что втравили?
— Ну, а если прикидываю? — с вызовом ответил Юрка.
— Правильно. Только дураки никогда ни о чем не думают, а ты, похоже, не из их породы. Ты газеты читаешь?
— Читаю, — удивился столь несуразному, на его взгляд, вопросу Фомин. — «Футбол — хоккей», «Советский спорт»…
— Это не газеты, — скрипуче рассмеялся Виктор Степанович. — «Правду» надо читать, тогда будешь знать, что в стране происходит. Наркомания, проституция, взятки, коррупция. А где люди, которые должны отвечать за это по всей строгости? Бывший министр внутренних дел лишен всех званий, а его первый заместитель осужден. И это как раз те, кто должен был стоять, как говорится, на страже!
— Но теперь-то, теперь!
— А что теперь? — приоткрыв окно, Виктор выбросил окурок. — Полагаешь, все разом изменилось? Нет, так не бывает. Наверху, может, и появились новые люди, а внизу и в среднем звене остались те же самые. Леву видел? Он, играя в карты, подыгрывает — взятки дает нужным людям под видом проигрыша. А сегодняшний хозяин дачи и людей, и наше государство обирает без зазрения совести. Впрочем, ее у него и не было никогда. Если бы я один к нему приехал, Петенька выкинул бы меня за двери, а кто обобранным людям поможет? Милиция, у которой замминистры в колонии сидят? На вот, почитай, — он бросил Юрке на колени свернутые газеты. — Любопытная статейка в «Правде» о том, что творили в Башкирии такие, как Иван Мефодиевич. Кстати, не вырони конвертик с гонораром.
— Я не возьму, — насупился Юрка.
— Бери, — зевнул Виктор, — заработал и хорошим людям помог. А статейку прочти. Пошли, отдам тебе еще кое-что…
Выйдя из машины, он открыл багажник и протянул Фомину туго набитую сумку:
— Здесь продукты, пригодятся в хозяйстве.
— А Жорке?
— Жорке? — Виктор Степанович презрительно сплюнул. — Это накипь, «Могильщик».
— Что это значит: Могильщик?
— Видишь ли, Юра, — Виктор Степанович дружески положил Фомину на плечо руку. Тот даже удивился, какая она тяжелая. — У него трудно сложилась судьба. Был когда-то актером, концерты, гастроли, потом — неудачная женитьба, столкновение с концертным начальством, занимавшимся поборами. В общем, в двух словах не перескажешь. Подрабатывает он. Читает некрологи в грузинской газете, узнает адрес и пишет письмо с просьбой к уже покойному человеку вернуть старый долг. А в таких случаях, да еще в Грузии, считается делом чести вернуть деньги, одолженные покойнику. Поэтому его и прозвали Могильщиком.
— Зачем он вам? Он же нечестный человек! — разозлился Юрка.
— Ну-ну, не шуми, — тряхнул его за плечо Виктор. — Все бы тебе одной краской мазать: либо черной, либо белой. А кто ему поможет на ноги встать, научит, как правильно жить? Седые дяди с лысинами до затылка, сидящие в райкомах комсомола? Тебя они даже газет читать не научили. Торопишься обидеть, не разобравшись. Не знаешь еще, какая сложная штука жизнь. Иди домой, почитай, подумай…
— Да, — остановил он Фомина, — не откажи в любезности помочь еще разок. Надо бумаги одному человеку занести и на словах кое-что передать. Мне не с руки, а тебе будет нетрудно.
— Подумаю, когда почитаю, — пообещал Фомин и неожиданно для самого себя спросил: — А вы кем работаете, Виктор Степанович? Робин Гудом?
— Об этом мы еще как-нибудь поговорим на досуге, — серьезно ответил тот.
XIX
Разговор с мужем Нину Николаевну обеспокоил — в его словах она уловила неподдельную тревогу, а его будущее было и ее будущим, поэтому стоило принять некоторые меры. Первое — встречать и провожать дочь. Сказано — сделано. Взяв у мужа ключи от машины, Нина Николаевна позвонила дочери, отправившейся в гости.
Сидя в машине, она нервно барабанила пальцами по баранке. Ирина запаздывала, и это вызывало раздражение. И вообще, многое в последнее время раздражало Нину Николаевну. Сопливая девчонка, не понимает — мать хочет ей только добра. Так нет, артачится, проявляет гонор, не зная еще, как несладко жить одной, без мужика в доме. Надо самым серьезным образом думать об устройстве ее судьбы, пока отчим на плаву. Дурочка! Мать нашла ей приличного жениха с хорошими родителями, дом — полная чаша, еще и внукам останется, а ей не нравится! Чему тут нравиться или не нравиться?!
Что она о жизни знает, живя сытой, обутой, одетой, пристроенной в институт… Дубленку — пожалуйста, на юг — пожалуйста, новое платье — никаких проблем! Знала бы, как все это мать для нее добывала! А может быть, и к лучшему, что не знает? По крайней мере, никогда не бросит в лицо обидных слов, не унизит презрением. Молодые, они все норовистые, пока жизнь не обкатает, не обломает, пока сами не наберутся житейской мудрости, не поймут, что почем достается. Не только потом и кровью, не только.
Ирина появилась, когда накопившееся раздражение, подогретое раздумьями за время ожидания, достигло предела.
Дорогой молчали, думая каждая о своем. Высадив Ирину у гаража, Нина Николаевна открыла замок, распахнула тяжелые двери и загнала машину внутрь. Она собиралась навесить замок на двери, когда ее неожиданно взял за руку неизвестный мужчина:
— Не торопитесь!
— Пусти! — Филатова вырвала руку с зажатыми в ней ключами. — Пошел отсюда! Шляются тут…
Мужчина в ответ ухмыльнулся и вдруг сильно ткнул ее пальцами под ребро. Спазм боли перехватил горло, заставил Нину Николаевну согнуться, выронить ключи. Мужчина их тут же подобрал, распахнул дверцу гаража и бесцеремонно втолкнул Нину Николаевну.
Открыв машину, он пихнул еще не пришедшую в себя женщину на заднее сиденье. Через минуту рядом с ней оказалась дочь, которую привели двое незнакомых парней. Мужчина устроился на переднем сиденье. Один из парней прикрыл изнутри створки ворот, второй остался снаружи.
— Что вам надо? — Нина Николаевна наконец отдышалась и обрела возможность говорить.
— Помолчи немного, — миролюбиво предложил мужчина.
— Я спрашиваю, что все это значит?! — повысила голос Филатова. Никто никогда не рисковал
