скрывшись в толпе. Несколько секунд Нина Николаевна непонимающе смотрела ей вслед, потом упала грудью на руль и, закрыв лицо руками, зарыдала, горько, искренне, как, наверное, еще ни разу не плакала.
XIV
Руководитель, к которому ходил на прием Глеб, любил проводить летние вечера на даче — нет духоты города, можно немного покопаться в земле, отдыхая от нервотрепки или, забыв обо всем, поиграть с любимым шотландским терьером. Но главное, можно взять в руки саксофон. Он с юности обожал этот инструмент, мечтая затмить славу зарубежных «золотых» саксофонистов, однако судьба редко дает человеку то, чего он более всего жаждет.
Приехав на дачу и отпустив машину, он, сдерживая нетерпение, переоделся, прошел в свою комнату и открыл заветный футляр. Вот оно, по-змеиному изогнутое тело, таящее в себе звуки. Это же таинство, когда ты рождаешь мелодию собственным дыханием, пальцами, бегущими по клапанам.
Он протянул руку, желая вновь ощутить то, самое первое после долгого перерыва прикосновение к инструменту, но в этот момент тихонько тренькнул стоявший на столе телефон. Генерал снял трубку.
Звонил давний знакомый. Ранее они неоднократно встречались в депутатских комиссиях, на различных совещаниях в горкоме, на отдыхе. Милый, добрый человек, всегда искренне восхищавшийся его службой и никогда не отказывавший в помощи. Пришлось немного поболтать с ним о погоде, о жаре.
— Роман Александрович, дорогой, — чуть надтреснутым тенорком говорил давний знакомый, — неудобно беспокоить просьбами, но речь не обо мне, а об одной приличной семье. Ребята из твоей команды им покоя не дают.
— В чем, собственно, суть дела? — поморщился руководитель. Генерал не любил подобных просьб. Прерогатива приказывать делать что-либо или не делать, по его мнению, принадлежала целиком и полностью ему одному.
— Банальная история, — кашлянув, замялся знакомый. — Помер один из наших строителей, а твои посчитали не все проверенным, хотя уже досконально проверяли. Рвение, конечно, похвально, но зачем его проявлять в ущерб нервам людей?
— Напомните, как фамилия?
— Филатов. Уважаемый был человек.
— Хорошо! — прервал руководитель, стараясь поскорее закончить разговор. — Я разберусь, обещаю…
Положив трубку, он сразу вспомнил упрямого подполковника, приходившего к нему на прием с рапортом о переводе и материалами по самоубийству. Помнится, он разрешил ему заниматься дознанием по этому факту. Дать теперь обратный ход? Несколько некорректно. Многие подчиненные его не жалуют, хотя генерал никогда не стремился к их любви. Зачем, если есть уставы и субординация, согласно которой они обязаны подчиняться ему?
Отказать в просьбе нельзя — самому может многое понадобиться, а отказы портят хорошо налаженные отношения. Но еще не известно, что успел нарыть подполковник, фамилию которого он запамятовал. Исполнителей Роман Александрович никогда не запоминал — достаточно знать их начальников.
Взяв справочник, он начал перелистывать страницы: у кого же служит упрямый подполковник? Ага, знакомая фамилия — Собачкин. Кажется, это его подчиненный? Вот пусть он и выполнит просьбу знакомого Романа Александровича — удачный путь решения вопроса, к тому же Собачкин удобный начальник отдела. Правда, ему скоро в отставку, но есть заместитель, обещающий тоже стать удобным.
Набирая номер, генерал подумал, что для Собачкина его звонок будет сюрпризом. Неприятно, если его не окажется дома: страстно хотелось поскорее отвязаться от дел и остаться наедине с саксофоном.
Собачкин был дома один. Родня уехала на дачу, а ему не хотелось рано вставать, тащиться на вокзал, потом потеть в переполненном вагоне, где, конечно, никто не подумает уступить место.
Раздался телефонный звонок. Чертыхнувшись сквозь зубы — кого еще дернула нелегкая, — он подошел к аппарату.
— Слушаю, Собачкин.
— Это Милованов. Отдыхали?
— Что вы, Роман Александрович, я слушаю!
— Извините, если помешал, — отметив восторженную нотку в голосе Собачкина, Милованов извинился безразлично-вежливо. — Я вот по какому поводу: у вас служит подполковник, э-э-э, запамятовал фамилию, ну тот, что приходил с рапортом.
— Соломатин, — услужливо подсказал Собачкин.
— Он еще занимается делом о самоубийстве Филатова?
— Я был против, — безошибочно уловив настроение руководства, вздохнул Собачкин. — Но вы разрешили, Роман Александрович! А Соломатин и напортачить может: эстетствующая личность, сложный человек, картинки малюет и в коллективе…
— Понятно, — прервал торопившийся к саксофону Милованов. — Я согласен на его перевод. Пусть начинает сдавать дела, хватит заниматься ерундой.
— Понял, — заверил Собачкин. — Люди должны заниматься делом, а не распыляться по пустякам.
— Вот именно, — согласился Милованов. — Всего доброго.
XV
Счастье улыбнулось на втором из набранных номеров. Трубку снял Владик Заславцев, школьный однокашник.
— Привет! — радостно закричал Фомин. — Владька, слышишь?
— Слышу, — скучновато-спокойно отозвался Заславцев.
— Ты один, твои на даче? Я приеду?
— Приезжай, если надо, — сухо ответил Заславцев.
Не помня себя от радости — надо же, дозвонился наконец, — Юрка бросился к троллейбусной остановке.
Владик терпеливо снес его дружеские похлопывания по спине и провел Фомина на кухню, усадив за абсолютно пустой, чисто вытертый стол и, глядя в сторону, спросил:
— Чего у тебя? Рассказывай.
— Куда торопишься? — удивился Юрка.
— Нет, жду, пока объяснишь, что означает твое появление, — не изменив позы, ответил Заславцев. Заметив, как Юрка поглядел на красную точку на сгибе локтя, спрятал руку под стол.
— Колешься? — напрямик спросил Фомин.
— Тебя это не касается. Я жду.
— Переночевать мне негде. Я у тебя, можно?
— А дома? — поднял брови Владик.
— Нельзя домой… — вздохнул Фомин и рассказал о смерти матери.
— Да? Я не знал, — перебил Заславцев, и Юрка понял, что ему совершенно не интересны дела давнего приятеля, наплевать, как будет он жить завтра или послезавтра, куда пойдет и чем станет питаться. Владик, как говорят наркоманы, сел на иглу, и теперь ему все безразлично, за исключением «баяна», то бишь шприца, и очередной порции наркотика.
— Зачем это? — Юрка кивнул на руку Владика.
