— Как же ты одна?
— Так… Папа умер, когда я была маленькая, а потом и мама. Но одиночество не всегда страшно. Ты когда-нибудь стоял в очередях в ломбард? Вот где страшно.
— Спасибо, — Фомин поставил чашку на блюдце и хотел встать, но Светлана положила руки ему на плечи, удерживая.
— Не спеши. Тебе некуда спешить, правда? И ты еще не все рассказал, я же чувствую. Если не хочешь, не говори сейчас.
— А когда? — Юрка с трудом сглотнул слюну: во рту пересохло, а ее маленькие руки показались странно тяжелыми.
— Потом, когда-нибудь потом, — она встала и прижала его голову к груди. Он слышал, как глухо и неровно бьется ее сердце, чувствовал, как под тонкой тканью платья волнуется грудь, поднимаясь и опускаясь в такт дыханию, ощущал слабый аромат незнакомых духов — дразняще щекочущий ноздри, заставляющий легко кружиться голову.
— Куда же ты один? — девушка наклонилась и поглядела ему в глаза. Потом поцеловала в губы и шепотом повторила: — Потом, когда-нибудь потом…
XVI
— И… кто же? — поправил под собой вышитую подушечку Усов.
— Боря! — она примяла в пепельнице недокуренную сигарету. — Не хочешь отвечать, не надо. У меня и так голова идет кругом. Ты, счастливчик, не знаешь пережитого мной. А я пережила и продолжаю переживать. От тебя не уходят дочери, не пишут предсмертных записок мужья, у тебя нет жутких кошмаров…
— Э-э-э, откуда тебе знать, как я сплю? — погрустнел Усов. — Откуда? Мы спим в разных постелях, а если и бываем иногда в одной, то не спим. Если тебе хочется, изволь, я объясню. «Поставщик по февралю» на жаргоне цеховиков, то есть промышленных дельцов, означает левый поставщик, человек, дающий материал, который не проходит по документации и который можно свободно превратить в деньги. Ясно?
— Вполне, — откликнулась Филатова.
Наблюдавший за ней Усов отметил, как побледнело и напряглось ее лицо, как дрогнули пальцы.
— Господи! — Борис Иванович патетически воздел руки к потолку, словно призывая провидение в свидетели. — Значит, Коля впутался в аферы?! — он сокрушенно опустил руки и уронил голову на грудь. — Он мне намекал, почти прямо говорил.
— Когда? — расширенными глазами поглядела на него Нинка.
— Когда? — деловито переспросил Борис Иванович. — А тогда… Я же тебе рассказывал, как он приезжал ко мне незадолго до… Тогда и говорил. В общем так, — хлопнув ладонями по коленям, тяжело поднялся. — Про кого он писал? Давай честно!
— Имен там не было, — отвела глаза в сторону Филатова.
— И слава Богу, — подытожил Усов. — Мне пора. Дочка твоя придет, никуда не денется. Милиционера не бойся, нет у него ничего, иначе бы уже затаскал. Я позвоню.
— Как скоро? — с надеждой и тревогой спросила она, но Борис Иванович сделал вид, что не слышал, и вышел в прихожую.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
«ПОСТАВЩИК ПО ФЕВРАЛЮ»
I
Новая, дотоле незнакомая жизнь началась для Юрки. Он и раньше знал женщин, но то было проходящее, не заставляло гореть, терять разум и мучиться нетерпеливым ожиданием, считая минуты до встречи. Рано утром Светлана готовила завтрак и оставляла на столе записку и деньги, наказывая, что купить. Он просыпался от ласкового поцелуя на прощанье, когда она тихо касалась губами его губ и тут же исчезала, как призрак. Юрка вставал, делал зарядку, принимал душ, завтракал и шел по магазинам, удивляясь, что ни на минуту не оставляет ощущение тепла любимой женщины, будто она все время рядом.
Вечерами Светлана обычно рассказывала о дне, прожитом без него, какими глупыми бывают читатели, которые, наверное, скоро вообще разучатся читать, а будут только смотреть телевизор.
— Представляешь, — говорила она, — стоит пройти по телевидению сериалу, поставленному по роману, как все сразу желают его читать, устанавливают очередь, ругаются, горят нетерпением. Где же они были раньше?
Светлана и ему приносила книги — он читал Фолкнера и Юрия Никитина, Саймака и Ефремова, открывая для себя новый, непривычный мир литературы, далекий от того, чем он жил раньше. В один из дней, ожидая Светлану, он читал повесть Файбышенко «Кшися». Показанный автором послевоенный мир детства, уже готовый перерасти в мир взрослый, мир первой любви, странной, щемившей сердце безысходностью, заставил его решиться. Вечером он рассказал ей все — не жалея себя, ничего не скрывая, сгорая от стыда и терзаясь, глядя на ее закушенные губы, — он говорил о жизни получателя, об Икряном и Сакуре, о Славике с «Запором» и работе по расклейке объявлений, знакомстве с Жоркой-Могильщиком и Виктором Степановичем, посещении Левы и неизвестной дачи, о странной и жуткой смерти человека, которому относил пакет, о том, что произошло в подворотне, как его спас Глеб. Юрка даже показал Светлане его визитную карточку.
— Теперь все, — глухо сказал Юрка. — Ты вправе выгнать меня, приказать забыть дорогу к твоему дому, забыть мое имя.
Светлана сразу поняла — не лжет, не рисуется, действительно растерян, подавлен и любит ее, она нужна ему, необходима, как нить Ариадны, способная вывести к свету из того мрачного лабиринта, в который Юрка попал.
— Будем думать вместе, — немного успокоившись и прижавшись к нему всем телом, шепнула Светлана. — Думать и решать.
— А если?.. — начал он.
— Дурачок, — она ласково погладила его, негромко рассмеявшись. — Теперь у меня есть ты, остальное не имеет значения. Я умею ждать. Не бойся, в моем роду женщины долго не стареют…
Несколько дней влюбленные не возвращались к этой теме. Болтаясь днем по улицам, Юрка нашел приработок — помогал на рынке разгружать овощи, тут же получая деньги, или брал натурой, принося продукты домой. Жить на зарплату Светланы было унизительным и бесчестным.
В субботу девушка неожиданно предложила съездить в Измайлово, на выставку самодеятельных художников, посмотреть картины. Выставка-продажа оказалась большой, но Светлана пожелала обойти ее всю, ничего не пропуская.
Когда возвратились, она спросила:
— Тебе понравилось?
Юрка пожал плечами: зачем ему картинки?
— Не стану скрывать, — призналась она. — Теплилась надежда, что здесь ты встретишь того художника.
— Глеба? — покосился на нее Фомин.
— Да. Отчего ты не хочешь ему позвонить? Даже забросил визитку на полку. А ведь он уже помог
