между прочим, почти готов. Я говорила с руководителем, и он предлагает в апреле поехать в Абердин. Там строится предприятие, и мы будем брать пробы грунта и воды, смотреть, как повлияло строительство на местную флору и фауну. Ну и зададим мы им жару, если увидим, что природе нанесен ущерб. Остановим строительство!
– В фильмах на экологов часто нападают нанятые бессовестными предпринимателями негодяи…
– Да, помню, я тоже смотрела такие фильмы, и мне еще сильнее захотелось быть экологом. Когда я передумала становиться полицейским, как папа, я решила защищать природу. Ненавижу, когда люди оставляют после себя мусор и портят самые прекрасные уголки. Вот когда я была скаутом, можешь поверить, всякого навидалась.
– Да, я всегда тоже чувствовал себя ужасно, когда в любимых местах, где любил гулять в детстве, кто- то устраивал свалку мусора. Словно мне лично нанесли оскорбление.
– Ты вырос в Рединге?
– Да. У нас там дом, старый, остался от дедушки. Последний раз его ремонтировали, кажется, сразу после войны.
– А кем был твой дедушка? Землевладельцем?
– Нет, что ты, профессором истории. Изучал природу нацизма. Дом он получил в наследство от дальних родственников. У нас в доме осталось полно его книг, в том числе на немецком.
– А ты хотел стать юристом с детства?
– Ну… в общем, это тоже родилось из детских желаний бороться за справедливость.
Они шли по темным улицам и наперебой спрашивали друг друга о разном, спеша узнать как можно больше. Но Мишель не покидало чувство, что самое главное о нем она поняла в первую же встречу.
По дороге они зашли в магазин и купили Мишель перчатки – она выбрала красные, вязаные, потому что терпеть не могла кожаные. И чем ближе они подходили к дому Мишель на Элбани-роуд, тем чаще замирало ее сердце. Неужели сейчас они расстанутся у подъезда и он уйдет… может быть, на встречу с Беллой? Но у нее не повернется язык пригласить его зайти «на чашку кофе» – какая пошлость! Безысходность и надежда попеременно сменяли друг друга в ее сердце.
Уже минут пять, как они шли молча, и наконец остановились у освещенного подъезда Мишель. Какой-то прохожий скользнул по ним любопытным взглядом и прошел дальше. Рудольф быстро оглядел улицу, но фигура в черном нигде не маячила. Возможно, она была всего лишь плодом его воображения… А что, с ребятами, вернувшимися из Ирака, случалось и не такое…
Мишель молча смотрела на него, и в глубине ее темных глаз светились маленькие звездочки. Но он не наклонился к ней, чтобы поцеловать, и не сказал ничего, а просто толкнул дверь подъезда и придержал, давая пройти Мишель. Она набрала код замка, и они вошли в фойе. Так же молча поднялись на лифте, и она открыла ключом дверь квартиры. Ему показалось, что ее рука слегка дрожит.
Знакомая обстановка придала ей уверенности.
– Снимай куртку и вешай ее в шкаф, я приготовлю чай. – Она быстро прошла на кухню. Как, неужели последняя пачка закончилась? Кажется, и холодильник пустой? Так и есть!
Рудольф услышал, как она сердито пробормотала что-то. Он повесил куртку на плечики и прошел следом за ней на кухню. Она обернулась к нему с расстроенным видом.
– Представь себе, чай кончился! Вот такая я хозяйка.
– Не нужно чая. – Он медленно подошел к ней и положил руки на плечи. – Ты хочешь, чтобы я остался?
Мишель перестала дышать. Жар от его ладоней проник внутрь, разлился волной по телу. Она медленно кивнула.
Если я останусь, то навсегда, едва не сказал Рудольф. С того самого момента, как он ушел от нее тогда, он понял, что провести с ней ночь – невыразимо мало. Что ему нужно большее, гораздо большее.
Но страх навязаться женщине вопреки ее желанию сковывал его. Она испытывает к нему всего лишь физическое влечение, и она должна остаться свободной… Ее нельзя поймать в сачок, словно бабочку, она имеет право распоряжаться собой и вольна летать, где хочется…
Разве он может ее удержать? Она плохо знает себя, она не готова к длительным отношением. Но жадное желание быть счастливым – хотя бы одну только ночь – было сильнее всяких доводов. Как от него отказаться?
Уйти снова было выше его сил.
Он обнял ее. Мишель чувствовала стук его сердца, силу его рук. В следующий миг их губы сомкнулись в поцелуе.
Ей казалось, что она тает и сливается с ним все теснее, и от этого волшебного ощущения перехватывало дух.
Его поцелуй становился все настойчивее, требовательнее, и сила собственной страсти, и его ответный жар вызывали в ней никогда прежде не испытанный восторг. Все, что она искала и не находила в прошлом, пришло к ней в эти минуты. Комната все быстрее кружилась вокруг нее, и скоро она перестала ощущать что-либо, кроме страстной настойчивости его губ…
Они лежали в темноте на раздвижном диване, тесно прижавшись друг к другу. Мишель чувствовала, что на глазах у нее выступили слезы – значит, действительно бывают слезы счастья, вот и ей довелось в этом убедиться. Она не спала ни минуты этой ночью, прислушивалась к дыханию Руди, и ее переполняло блаженство.
Он спал неглубоко и беспокойно, и несколько раз что-то пробормотал во сне. Она подумала с щемящей нежностью, что, должно быть, ему снится война, и осторожно провела ладонью по его щеке. На его голени темнел длинный неровный шрам. Он в полусне прикоснулся губами к ее ладони и открыл глаза.
Мишель улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ, но тут же в его глазах промелькнула тревога. Он долгим взглядом посмотрел на нее, и по ее коже пробежали легкие мурашки.
– Мишель… ты не сказала… я не знал, что ты невинна.
Она тихо засмеялась и положила голову ему на плечо.
– У меня ничего не было с Винсом, если ты об этом. Я, видишь ли, всегда была «хорошей девочкой», и ему, наверное, это надоело.
Она только играла в легкомыслие, она искала развлечений, а не эротических приключений. А теперь она решила попробовать роль плохой девчонки? Эта мысль заставила его нежно усмехнуться и тут же утонула в ощущении блаженства, когда она уткнулась лицом ему в шею и ущипнула губами за мочку уха.
Он продолжал молчать, и она подняла голову и посмотрела на него глазами, в которых читалась тревога.
– Неужели тебе не все равно? По-твоему, это не современно?
Какая глупышка!
– Это потрясающе. Но я не испугал тебя? Не сделал больно?
Мишель вздохнула.
– Я даже не представляла, что это может быть так чудесно.
– Я тоже. Только боюсь, что ты будешь жалеть…
– Никогда! – Она вскинула голову, поднялась на локте и посмотрела на него горящими глазами. – Не смей так думать! Я сейчас очень счастлива. И мне от тебя ничего, ничего не надо, я просто очень, очень счастлива.
– Не надо? Но, видишь ли, мне от тебя, наверное, кое-что надо… – Он осторожно привлек ее к себе и поцеловал так нежно, что она чуть снова не заплакала. В этом поцелуе не было страсти, он словно давал ей какой-то обет. – Я бы хотел просыпаться вместе каждое утро, – произнес он глухо, накручивая локон ее волос себе на палец. – Считай, что это официальное предложение. Будь моей женой.
Она молча посмотрела на него, и в ее взгляде он, как ни старался, не мог прочитать ровным счетом ничего. Потом вдруг ее плечи затряслись, и она начала тихо смеяться, а на глазах ее выступили слезы.
– Я, по-твоему, сказал что-то очень смешное?
– Не обращай внимания… это просто нервное. – Она вытерла слезы. – Руди, ты меня совсем не знаешь. Мы знакомы всего три дня.
– Мне кажется, что десять лет.
– Мне вообще-то тоже. Но жениться…
