Осторожно ступая, Грауер вышел за дверь.
— Его нужно заменить, и как можно быстрее, — твердо сказал Лаптев.
— Сменю, а кого поставлю? Ты об этом думал?
Лаптев уже не раз думал об этом, но к решительному выводу так и не пришел. Староста первой роты Вебер был честным и исполнительным человеком, но чересчур мягким и нерешительным. Комбат его за это недолюбливал. К тому же Вебер еще плохо понимал по-русски и порой путал распоряжения командиров. Во второй роте сменилось за короткое время трое старост. Всех их комбат выгнал за полное незнание русского языка. Недавно он назначил туда Альтмана, лишившись везде сопровождавшего его переводчика. Альтмана не любили. Не доверял ему до конца и сам комбат, так как немец был чересчур любопытен и болтлив. Плохо справлялся он и с обязанностями старосты. Бёмы ненавидели его и всячески старались обмануть. В женской роте старостой был сорокалетний невзрачный Герман Рот. Более удачного телохранителя для женщин трудно бьшо найти. Рот ревностно охранял второй корпус от вторжения мужчин. Он был груб, но не слишком. Женщины его побаивались и уважали, поскольку сам он с ними шашней не заводил. Лейтенант Мингалеев жил за своим старостой как за каменной стеной и ни за что не захотел бы расстаться с ним.
Мысли Лаптева сосредоточились на папаше Ленделе. Он давно заметил, как охотно и добросовестно работает этот пожилой немец, как уже довольно бойко объясняется по-русски. Сам облик Ленделя — интеллигентного, любезного, почти элегантного, невольно располагал в его пользу.
— Что ты скажешь о Ленделе? — спросил Лаптев комбата.
— Он же не коммунист. Не хватало бы еще себе на шею какого-нибудь фашистского прохвоста посадить. Но… ладно, знаешь что, давай зови сюда этого… как его? Ленделя.
Лендель явился незамедлительно. Поправляя свой тщательно отутюженный пиджак, спросил, кланяясь:
— Чем я могу служить господам офицерам?
— Садись, — Хромов кивнул на стул. — Согласен быть старостой лагеря?
Пушистые седые брови Ленделя от удивления вздрогнули.
— Я могу работать в лесу, — с достоинством сказал он по-немецки. — Назначьте кого-нибудь другого, господин лейтенант, того, кто послабее меня и не может ходить в лес.
— Для должности старосты лагеря тоже нужен крепкий человек, — заметил Лаптев. — Это ответственная работа.
— Ну, что он мнется? — нетерпеливо спросил Хромов, не понимая, о чем говорят немец и замполит.
— Видите ли, господин лейтенант… — продолжил по-немецки Лендель, — в лесу я зарабатываю теперь два дополнительных талона и триста грамм хлеба сверх нормы. Благодаря этому я еще бодр и крепок. Но если я останусь в лагере, я же не буду ходить под окнами кухни и клянчить тарелку супа? Я не смогу поступать нечестно…
Лаптев перевел, и Хромов добродушно усмехнулся.
— Ладно, Лендель, как-нибудь проживешь. Принимай давай дела у Грауера, да побыстрее. А того — в лес, на твое место.
Лендель вышел от Хромова совершенно растерянный. Немцы из первой роты обступили его.
— Мы так рады, папаша Лендель! Уж вы за нас постоите!
— Еще ничего не известно, друзья. Я буду отказываться…
На другой день Грауер вышел на работу в лес. С ним никто не здоровался и не разговаривал.
15
Из вагона прибывшего на Чис раннего поезда вышел военный в форме майора госбезопасности. На станции приезжий спросил, где расположен штаб батальона интернированных немцев. В штабе в такой ранний час он никого не застал и прошел прямо в лагерь. Дежурным был в эту ночь Саша Звонов, сладко похрапывавший в караульном помещении. Начальник караула растолкал его, и Звонов увидел перед собой щеголеватого, тщательно выбритого майора.
— Майор Горный, инспектор областного управления, — отрекомендовался с сильным украинским акцентом приезжий. — Где я могу увидеть командира батальона интернированных немцев старшего лейтенанта Хромова? Правда, час еще совсем ранний…
Часы в проходной показывали без десяти минут пять.
— Какой ранний! — Звонов молодцевато встряхнулся и поправил ремни на гимнастерке. — Через десять минут подъем. Мы в это время всегда уже на ногах.
Горный чуть заметно усмехнулся.
— Почему так рано подъем? — поинтересовался он, закуривая и протягивая портсигар Звонову.
Саша, сконфузившись, объяснил, что это сделано по распоряжению комбата. Чем вызвана такая мера, он решил не распространяться. Горный тем временем вышел из караулки и внимательно осмотрел широкий, довольно чистый лагерный двор, обсаженный елками.
— Может, с дороги покушать, товарищ майор? — предложил Звонов. — Так я велю немкам…
— Нет, еще не проголодался. А как у вас, кстати, с питанием?
— Плоховато, товарищ майор, — признался Звонов. — Прямо сказать, совсем никуда не годится! Одна зеленая капуста, да и не зеленая, а черная. Щи вонючие, просто беда!
— Однако по имеющимся сведениям ваш лагерь дает приличный процент выполнения работ. Как же вы справляетесь?
Звонов развел руками.
— Комбат жмет на немцев, строго требует… Ну, и работают.
После дребезжащего электрического звонка начали открываться окна и двери. Появились полуодетые немцы. В одних красных фланелевых подштанниках выскочил во двор Отто Бернард и, еле разомкнув опухшие, сонные веки, старческой походкой засеменил в уборную. Звонов шикнул на него, а Горный снова усмехнулся.
— Что, у вас всегда немцы в нижнем белье по двору гуляют?
— Привычка у них такая, — извиняющимся тоном проговорил Звонов.
— Плохая привычка, — заметил майор.
Вдоль забора висели железные рукомойники над большим желобом. Дежурные по роте вылили в них несколько ведер холодной воды. Немцы начали умываться. Одни — до пояса, другие только побрызгали на лицо и руки, ежась от утреннего холодка. Бёмы почти и не подходили к умывальникам. Только один из них набрал в пригоршни воды и выпил.
— Плохо умываются, — констатировал Горный. — Куда командир роты смотрит?
— Это моя рота, товарищ майор, — окончательно смешался Саша. — Ничего с этими гадами не могу поделать.
В это время на выручку к Звонову явились Хромов и Лаптев. Поздоровавшись, Хромов пригласил Горного к себе в кабинет, но майор предпочел сразу же приступить к осмотру лагеря, пока немцы не разошлись по работам. Прошли в столовую и на кухню, Горный заглянул в котлы, а потом и в миски немцев. Затем направились обследовать комнаты, где жили интернированные. Майор все время молчал, и никак нельзя было догадаться, доволен он или нет. Только в комнате женской роты, где помещались матери с грудными детьми, он вдруг спросил у Лаптева, указав на одного из четырех младенцев:
— Почему такой заморыш?
— Врач говорит, что мать не хочет кормить… К тому же родился недоношенный.
Осмотрев весь лагерь, Горный выразил желание отдохнуть и уснул на диване в комендатуре, предварительно закрывшись на ключ. Хромов бросился на кухню.
— Что же вы, свиньи проклятые, не догадались картошку перебрать! — зашипел он на поварих и со злостью пнул ногой бадью с черной, скользкой картошкой. — Подвели меня под монастырь! Распечатайте новую бочку капусты, гороха на обед не варить! Сварить ту крупу, что оставлена для больницы. И ушами у
