Ему не пришлось долго ждать. Еще не окончательно стемнело, когда Роза спустилась к нему, запыхавшаяся и счастливая. Он молча обнял ее, а она стала целовать его, страстно, не отрываясь.
— Нам давно следовало быть ближе друг к другу, — сказал Штребль. — Я ведь тебе не неприятен?
— Я люблю тебя уже давно, — отвечала Роза и снова принялась целовать его. — Как же ты раньше этого не замечал?
Он почувствовал себя почти счастливым и полным нетерпения. Под поцелуями Розы в нем пробуждался прежний Штребль…
— Довольна ли ты мною, Рози? — спросил он, провожая ее к бараку.
— Зачем ты это говоришь? Как тебе не стыдно? — прошептала она, прижимаясь к нему. — Ведь я же так тебя люблю!
«Подлец я!» — думал Штребль, чувствуя, как горяча ее рука, лежащая в его руке. В прощальном его поцелуе уже не было огня, но счастливая Роза этого не заметила.
Проснувшись рано, он вспомнил, как нежна и искренна была Роза, и печально усмехнулся. За окнами на траве блестела обильная роса, между вершинами сосен пробивались яркие лучи. Штребль взглянул на карманные часы. Было без пяти пять. Он встал, накинул поверх рубашки пиджак и, поеживаясь, вышел в сени. Все еще спали, но Роза уже возилась на кухне. Она встретила его доверчивым взглядом и хотела поцеловать, но он остановил ее:
— Я еще не умывался.
Он вышел из барака и долго мылся холодной водой, а когда вернулся, то сказал весело, чтобы как-то загладить свою грубость:
— Теперь я охотно поцелую твою розовую щечку, — и слегка коснулся губами ее щеки.
Роза по-своему истолковала его сдержанность и вся засветилась.
Штребль направился в лес. Плохое настроение мало-помалу испарилось, и он начал посвистывать, любуясь стройными рядами поленниц и горами накатанных бревен. Спустился к берегу и прикинул, сколько дров еще нужно скатить к драге, пока она не уйдет вверх по реке. Стук копыт по каменистой дороге заставил его обернуться. Он вздрогнул: верхом на серой лошадке ехала Тамара.
— Гутен морген, Рудольф! — весело крикнула она.
— Здравствуйте, — еле прошептал он. Девушка пристально посмотрела на него, и под этим внимательным взглядом он весь как-то внутренне сжался.
— Я так рад вас видеть, фройлейн Тамара, что даже растерялся… — наконец смог произнести он.
Тамара молчала.
— Вы не заедете к нам? — спросил Штребль, увидев, что она поворачивает лошадь.
— Нет, я спешу, — совсем другим тоном ответила она. — Заеду домой и обратно на покос… прощай, Штребль.
— До свидания, — пробормотал он.
18
Осенью Татьяна Герасимовна и Лаптев, чтобы не остаться в долгу у соседей, праздновали свадьбу. Народу набралось — полный дом. Лаптевская теща с ног сбилась, чтобы всем угодить. Гуляли два дня; закуска, брага и водка не сходили со стола. Но все же соседки судачили:
— Это что же за свадьба, когда молодые уже нажились вдоволь, вместе наспались? Того интереса уже нету.
Татьяна Герасимовна, когда узнала об этих пересудах, рассердилась, а Лаптев захохотал.
— Знаешь одну восточную сказку, как дед с внуком вели осла с базара? Сперва внук ехал, потом дед ехал, потом оба сели, потом осла на себе потащили, и все никак не могли на людей угодить. Вот и нам, видно, придется развестись, а потом снова свадьбу справить и тогда уже со всеобщего благословения лечь вместе.
— Верно, на каждое апчхи не наздравствуешься, — согласилась она и махнула рукой.
Как и прежде, Татьяна Герасимовна вставала чуть свет и иногда, не дождавшись, пока проснется муж, уходила к себе в контору. Ее место на постели тут же занимала Нюрочка.
— Папка, пусти меня к себе, — просила она, моргая заспанными глазами.
— Ползи, — соглашался Лаптев.
Он очень привязался к девочке. Была она смешная, живая, ласковая. У нее уже выпали молочные зубы, коренные не росли, и щербатый рот очень смешил и умилял Лаптева. Он выучился заплетать ее белобрысые волосенки в маленькую косичку-хвостик и причесывал Нюрочку, когда матери и бабки не было дома.
— Пап, правда мы с тобой, как рыба с водой? — спрашивала Нюрочка.
— Правда. Ты рыба, а я вода. Нет, пожалуй, ты вода, потому что у тебя всегда нос мокрый.
Когда вечером Лаптев возвращался домой, она вертелась и терлась около него, как котенок. Он приносил ей с базара леденцового петуха на палочке или конфеты, сваренные из сахара и уксусной эссенции. То и другое было довольно противным, но Нюрочка сосала с удовольствием. «Какой все-таки умный ребенок», — думал Лаптев, наблюдая за Нюрочкой, которая с несвойственным детям тактом понимала, когда можно лезть к отчиму, а когда нет. Если он читал или писал, она подолгу сидела около него и делала вид, что играет с куклой, но как только Лаптев окликал ее, кукла летела в угол.
Он всегда питал слабость к детям и опасался, что Татьяна, может быть, и не захочет иметь больше детей, но она сказала простодушно:
— Смотри, тебе кормить-то. Давай, хоть штук до пяти догоним, потом остановимся.
Пока Лаптев ждал своих детей, он баловал Нюрочку. А вот отношения с Аркашкой никак не налаживались. Любимец матери, озорник и своевольник, смазливенькии Аркашка долго дичился и исподлобья поглядывал на отчима. Лаптев старался не подавать вида, что замечает это, и выжидал, когда Аркашка сдастся и заговорит по-хорошему. Татьяна пыталась потихоньку внушить сыну, что тот должен уважать и слушаться отчима, но Аркашка только буркнул ей:
— Ты с ним женилась, ты и слушайся!
Но однажды, когда мать собралась отлупить его за какую-то проделку, а Лаптев заступился и выгородил Аркашку, тот помягчел.
— Ишь какая! — шепнул он Лаптеву. — Привыкла командовать. Ты тоже, смотри, ей не поддавайся.
— За меня не беспокойся, — засмеялся Лаптев. После этого он несколько раз брал с собой мальчика в поездки по участкам и в лес.
— Я бы с тобой вовсе подружил, да ты курить не даешь, — признался Аркашка. — Немцам своим даешь, а мне жалеешь.
— И не дам. Тоже мне курильщик! Ты, может быть, еще и жениться хочешь?
— Нет, я с девками не знаюсь. Нужны они мне! — сплевывая через губу, отозвался Аркашка.
Когда начались занятия в школе, Лаптеву досталось нелегкое дело: заставить мальчишку, с трудом переползшего в пятый класс, делать уроки, было невозможно.
— Сиди ты спокойно, — старясь подавить раздражение, говорил Лаптев пасынку. — Что ты вертишься, словно шилом тебя тычут?
— Да съезди ты ему по затылку! — окликала из соседней комнаты Татьяна.
— Бить не стану, а в кино ты у меня больше не пойдешь, понял? Решай задачу, пока от матери не влетело. Давай, я тебе умножение сделаю, а дальше ты сам.
— Ну и терпение у тебя! — удивлялась жена. — Я бы давно из него лучины нащепала.
Но если не считать постоянных столкновений во время приготовления уроков, Лаптев с Аркашкой все же подружились.
