— Сегодня мы не должны лицом в грязь ударить, — объясняла она, как умела, идущим за нею немцам. — Сам комбат с офицерами в лес приедет. Вы поменьше суетитесь и не орите без толку. Работать попробуйте по трое. Легче будет. Цвей ман и ей-не фрау. Понятно?
Штребль и Бер взяли к себе в бригаду рослую немку Розу Воден. Штребль видел, как она вчера первой из женщин сбросила пальто и работала в одном свитере.
Лес был настолько строен и красив, что рубить его было жалко. Когда Тамара отдала распоряжение о сплошной рубке, послышался удивленный шепот.
— Такие прелестные елочки! — с чувством сказал Бер на ухо Штреблю. — Из них выросли бы роскошные деревья.
Тем не менее немцы взялись за дело. То тут, то там раздавались возгласы «Ахтунг!», потом стук упавшего дерева. Когда часа через два Тамара стала обходить делянки, то увидела, что у большинства уже навалено много леса и пылают яркие костры.
Штребль выбрал удачное место — на опушке. Деревья падали на чистую снежную поляну. Бер, пыхтя и сопя, пилил вместе с краснощекой Розой Боден, засучившей рукава по локоть. Штребль тоже работал без куртки.
Тамара подошла ближе и улыбнулась: этот голубоглазый, вихрастый парень так тщательно очищал ствол ели от сучьев, как будто готовил его не на дрова, а собирался дом строить. Она хотела взять у него топор, но отпрянула, увидев, что все топорище заляпано кровью.
— Что это? — испуганно спросила она. Штребль протянул ей руку. От указательного пальца до запястья розовел кровоточащий шрам.
— Благодаря этой небольшой ране меня демобилизовали из армии, — по-немецки произнес он. — Мне не больно, фройлейн. Рубец совсем старый.
Тамара вытащила из сумки кусок бинта.
— Завяжите, — сказала она строго. — Как вас зовут?
— Рудольф Штребль, прекрасная фройлейн. Номер сто двадцать восемь.
— Шёне юнге фройлейн! — подбежала к ним запыхавшаяся Роза Боден. — Вы так добры к нам! Мы не ожидали, что русские так к нам отнесутся.
— Не понимаю я, — ответила Тамара, явно недовольная появлением немки, что не ускользнуло от внимательных глаз Штребля.
Потом Тамара побывала еще в нескольких бригадах. В большинстве случаев дело тормозили женщины: они поминутно отдыхали, переговаривались, предавались воспоминаниям, некоторые плакали. Мужчины же не решались их подгонять.
— Это что же у вас за заседание? — строго спросила Тамара, увидев, как три немки сидят на поваленном дереве и беседуют, а двое мужчин изо всех сил пилят толстую березу.
— Фрау на Романия нет работать, фройлейн, — с трудом переводя дух, сказал длинный, тощий немец.
— Это я уже слыхала! — разозлилась Тамара. — А мы, русские, значит, можем? Норму кто за них будет выполнять? Кто норма махен?
Немцы пытались ей что-то объяснить, потом стали ссориться между собой. Тамаре надоела их перебранка:
— Давайте работайте! — скомандовала она и пошла дальше.
Немцы же продолжали ссориться.
— Надо убрать женщин! — кричал Раннер. — В конце концов, я не желаю из-за них в карцере сидеть! Я не лошадь, чтобы работать за всех!
— Раннер, ты что, взбесился? — визжала Магда.
— Что там взбесился! Раз от вас нет никакого толку, убирайтесь! Пускай хауптман посадит вас себе на шею. А мы будем работать вдвоем.
— Но не могу же я бросить жену? — жалобно произнес Шереш, преданными глазами глядя на свою Юлию. — Вы какой-то безжалостный, Раннер…
— Он просто идиот, — вставила Магда.
— Неужели вам не стыдно, Раннер? — кокетливо повела плечом маленькая Мэди.
— Пилите же, Шереш, … вас побери! — зарычал Раннер, хватаясь за ручку пилы. — Посмотрим, что вы вечером запоете!
Последняя бригада — отставной обер-лейтенант Отто Бернард, кондуктор спальных вагонов Фридрих Клосс и рыжий музыкант Антон Штемлер — привела Тамару в полное отчаяние. Единственная сваленная ими за весь день тонкая береза с изгрызенным комлем лежала глубоко в снегу. По обе стороны топтались отставной обер-лейтенант и кондуктор спальных вагонов. Первый — небольшого роста, тонкий в талии, как оса, сухой старикашка с рачьими, выпуклыми глазами и в пенсне на остром синем носу; второй — длинный, элегантно одетый, с глупейшей улыбкой на бледном, вытянутом лице. Они не пилили, а царапали пилой по дереву. Один отпиленный ими за все время березовый кругляш рыжий музыкант пытался расколоть на две части. Он ставил его стоймя, но, как только взмахивал топором, кругляш падал в снег, и немец начинал его выгребать из снега длинными покрасневшими пальцами.
Тамара посмотрела и плюнула. Вырвав из рук музыканта топор, она положила кругляш боком и одним ударом по торцу расколола его на два полена. Потом принялась распекать Бернарда и Клосса. Бернард выпятил грудь колесом и скрестил по-наполеоновски руки. Его оскорбляло, что русская девчонка вздумала его учить. Зато кондуктор спальных вагонов заулыбался еще глупее и стал твердить:
— Битте, битте… энтшульдигунг…
— Битте, битте, а сами ни с места! — обозлилась Тамара. — Берите пилу, фрицы проклятые! Им говоришь, а они в глаза смеются!
Когда Тамарой овладевало волнение или гнев, все немецкие слова вылетали у нее из головы. Она путала русские слова с немецкими и чаще всего заканчивала тем, что ругала немцев по-русски. Те быстро усвоили: раз фройлейн говорит по-русски, значит, она сердится.
Отчаявшись что-либо объяснить немцам, Тамара оттолкнула Бернарда и принялась показывать Клоссу, как надо пилить. В это время, как назло, из леса появились Хромов, Лаптев и Петухов.
— Ну, как дела? — спросил Хромов.
— Сами видите, — хмуро ответила Тамара, кивнув на единственные два полена.
Комбат сделал зверское лицо и пошел прямо на обер-лейтенанта:
— Ты что, работать не желаешь? Нихт арбайтен? Да знаешь ли ты, путало огородное, что я тебя наизнанку выверну! В лепешку расшибу!
Отто Бернарду повезло, что он не понимал по-русски, иначе он перепугался бы до смерти. Он и так попятился, споткнулся и сел в снег, задрав кверху тоненькие ножки в огромных валенках. Лаптев и Петухов не удержались от смеха. А комбат принялся за Клосса. Тот, едва дыша от страха и широко открыв рот, застыл с пилой в руках. Комбат тоже схватился за пилу:
— Пили, так твою… и не так! Пили, говорю!
У Клосса так дрожали ноги, что он едва стоял. Бледные губы шептали:
— Битте, битте…
Вырвав у него пилу, комбат швырнул ее в снег. Клосс бросился поднимать. Комбат хотел швырнуть снова, но вдруг заметил, как рыжий музыкант кинулся бежать и спрятался за большой сухой пень. Это показалось Хромову так смешно, что он громко расхохотался.
— Задал я им страху! Ничего, на пользу пойдет. А ты, — обратился он к Тамаре, — им спуску не давай. Если не выполнят норму, держи всю ночь в лесу.
— А я что, тоже должна сидеть с ними в лесу? — резко спросила она. — Мое дело их работать научить, а уж экзекуцией сами занимайтесь!
Хромов сердито посмотрел на нее и, ничего не ответив, отправился на другую делянку.
Здесь работала бригада Эрхарда. Не замечая приближения офицеров, Эрхард колол дрова, не выпуская изо рта папиросы. Комбату видна была его спина в теплой кожаной жилетке.
— Тут, я вижу, дело идет по-другому, — громко по-немецки сказал Лаптев.
Эрхард не спеша повернулся.
— Работа в лесу и свежий уральский воздух сильно возбуждают аппетит, господин офицер, — сказал
