— Поздравляю, папаша Лендель. Вы у нас сегодня герой.
Лендель сидел на пне, красный, смущенный, и вытирал пот клетчатым носовым платком. Напарница его тоже улыбнулась.
7
Весна пришла, вопреки предположениям, рано. Только по утрам морозец задергивал ледком ручейки и калужины, а к полудню дороги распускались киселем; с гор катились мутные холодные ручьи, обнажая чахлую прошлогоднюю травку и камни-голыши. В лесу вода хлюпала под ногами, березовые пни источали розовую пену, обнажалась земля, усыпанная сучьями и хвоей, зеленели листики прошлогодней брусники.
Немцы сменили валенки на ботинки. Выходили из лагеря рано, чтобы поспеть в лес по заморозку. Над кострами целый день сушились носки и портянки. Армия лесорубов заметно поредела: часть немцев забрал совхоз, начавший подготовку к севу, часть отправили на работу в механические мастерские и на драги. В лесу уже создался порядочный запас дров, и Татьяна Герасимовна подумывала о том, чтобы временно прекратить заготовку и начать строительство лежневых дорог и лотков для спуска дров с гор.
По вскрывающемуся Чису плавали три крупные паровые драги: «Голубая», «Алая» и «Изумруд». Драга «Изумруд», самая большая, плавала под высоким берегом километрах в пяти от поселка. Она уже проделала несколько рейсов вниз и вверх по течению, медленно поворачиваясь и черпая породу со дна реки. Скрипели гигантские ковши. Через носовую часть высыпались обратно в воду камни и галька, образуя каменистые хребты-отвалы, которыми была загромождена вся река.
С высокого обрыва, заросшего кустами вереска, нужно было строить стопятидесятиметровыи лоток для спуска дров прямо к драге. Отсюда же Татьяна Герасимовна намеревалась проложить трассу для автомашины. Раньше тут вилась только узкая горная тропа, уходившая в болото, где когда-то была стлань. Сейчас весенняя вода размыла и разметала набухшие скользкие бревнышки.
— Сколько думаешь здесь проработать? — спросила Татьяна Герасимовна Тамару. — Смотри, сроки у нас сжатые, до покоса должны мы с дорогами управиться. Ты уж подгоняй немцев.
Накануне Тамара приказала немцам подчистить свои делянки и забрать с собой инструмент.
— Жалко мне, фройлейн Тамара, уходить отсюда, — сказал Штребль. — Смотрите, какой прекрасный осиновый лес!
Тамара улыбнулась. Она понимала уже почти все, что говорили ей немцы. Сама, правда, говорила с трудом, но чувствовала, как день ото дня копится у нее запас слов, как легче ей становится работать, когда ее понимают.
Наутро на склоне горы застучали топоры. Мужчины рубили деревья, выкорчевывали пни, женщины сжигали кустарник, откатывали камни. Штребль с Бером корчевали здоровенный пень, который никак не поддавался, плотно впившись корнями в каменистую почву. Штребль то и дело ругался.
— Дай-ка сюда лом! — услышал он над собой голос Татьяны Герасимовны.
Она взяла у смущенного немца железный лом, повертела его в руках, бросила и, выбрав из кучи нарубленных жердей самую крупную, затесала ее топором и глубоко воткнула под пень. Потом подкатила под жердь толстый сосновый чурбак.
— А ну навались, ребята! — приказала Татьяна Герасимовна, сама всей тяжестью наваливаясь на конец жерди. — Жми, жми, перехватывайся!
Пень зашевелился и пополз из земли.
— Вали его на костер, гада этакого! — весело сказала она, когда пень с облепленными землей корнями отвалился в сторону.
Штребль с удивлением смотрел на нее.
— Что шары-то свои голубые уставил? — с усмешкой спросила Татьяна Герасимовна, поправляя сбившуюся косу. — Ты думаешь, если я — начальство, то и шея у меня зажирела? Еще могу работать- то.
— Скажите вашей начальнице, фройлейн Тамара, что мы все восхищаемся замечательными русскими женщинами.
Татьяна Герасимовна, выслушав Тамару, недобро улыбнулась:
— Ты им скажи, паразитам, если б они мужиков наших не переубивали, мы бы сейчас тоже, как ихние бабы, гладью юбки расшивали, а не здесь с ними торчали… Да уж ладно, Тома, ты им этого не переводи, Бог с ними!
Солнце было еще высоко, когда Тамара повела немцев в лагерь. Под горою разлился бурный ручей. Еще утром он был затянут ледком и казался совсем небольшим ручейком, а сейчас и думать было нечего перейти его вброд. Немцы столпились на берегу, не решаясь вступить в ледяную воду. Тамара позвала Штребля и вместе с ним, вырубив три толстые жерди, попыталась сделать переправу. Но вода снесла жерди. Недолго думая, Штребль разулся, засучил брюки и влез в воду. Перейдя ручей, закрепил камнями жерди на другом берегу, а потом, стоя по колено в ледяной воде, галантно стал подавать руку женщинам, которые тихонько визжали, неуверенно ступая по колеблющимся мокрым бревнышкам.
— Вылезайте из воды! — сердито крикнула Тамара. — Ведь посинел весь!
Она перешла последней, с неохотой протянув Штреблю руку. Он крепко сжал ее пальцы.
Вскоре Штребль почувствовал, что страшно замерз, ноги сводило судорогой, и, как он ни старался идти быстрее, все не мог согреться. Когда пришли в лагерь, он дрожа разулся и повесил ботинки к печке. Его лихорадило, зуб на зуб не попадал.
— Угораздило вас в воду забраться, — укоризненно сказал Бер. — Рыцаря из себя разыгрываете! Фройлейн Тамара, конечно, очень красивая девушка, но зачем такие глупые подвиги? Ложитесь, я вам ужин принесу да в госпиталь забегу, может быть, порошок какой-нибудь дадут.
— Нет, — все еще храбрился Штребль, — я сам пойду в столовую.
Горячий суп немного взбодрил его. Он выпил несколько стаканов ягодного чая и взял банку кипятку к себе в комнату.
— Как мне эти зеленые щи надоели! — жаловался Бер, стягивая ботинки и ложась на нары. — Неужели в России больше никаких овощей нет?
— Однако благодаря этим щам вы от всех болезней избавились, — заметил Штребль.
— Да, просто удивительно! Сначала думал, умру, а потом, наоборот, все обошлось к лучшему. И это со многими, дома всю жизнь лечились, а в России выздоровели. Никаких гастритов, запоров, изжоги. Должно быть этому какое-то научное объяснение… Возможно, отсутствие белков и жиров так благотворно влияет на пищеварительный тракт…
Штребль достал чистую рубашку и посмотрел на себя в маленькое зеркальце. Надо было бриться. Тут он еще раз пожалел, что продал свою бритву. Но табак у него подходил к концу и невольно возникала мысль: что бы еще продать?
— Наверное, придется бросить курить, — произнес он вслух. — Менять хлеб на табак, как это делают некоторые, я не собираюсь. Я себе не враг.
— Посмотрим, как ты бросишь, — усомнился Эрхард.
— Хауптман строго запретил продавать какие бы то ни было вещи, — предостерег Бер. — Грозил в карцер за это посадить. А то бы я продал, пожалуй, мои часики. Молока бы купил или кусок сала. Хоть это, как выяснилось, и вредно для желудка.
Штребль отправился вниз. Не успел он перешагнуть порог, как его за руку схватила маленькая Мэди.
— Руди, я тебя повсюду ищу!
— Что с тобой? Ты такая взволнованная.
— Меня переводят на кухню, — возбужденно и радостно зашептала Мэди. — Сам Грауер обещал мне это. Теперь, Руди, тебе не нужно будет носить мне свои булочки. Я сама буду носить их тебе, вот увидишь.
