— Благодарю, мадам, за хороший совет. Затем обратился к своему ассистенту:
— Пауль, пусть мадам Ладильщикова выберет себе малыша.
— Зер гут. Мадам, прошу, — просияв улыбкой, сказал Пауль Финк.
Вчетвером они подошли к большой клетке-вольеру, в которой играло с десяток львят.
— Пожалуйста, мадам, выбирайте, — сказал Пауль Финк.
Шредер вошел в вольер с хлыстом в руке. Львята шарахнулись от него к дальней стенке и хрипло замяукали, зарычали.
— Молчать! — резко крикнул капитан.
Вслед за Шредером в вольер вошла Мария Петровна и, шагнув к львятам, сбившимся в кучу, ласково поманила одного львенка рукой:
— Иди ко мне, малыш, иди.
Тело его было покрыто волнистыми сероватыми волосами, а на этом песочно-сером фоне рассыпаны темноватые пятна и полосы, как у леопарда. Красивый львенок! И глаза у него добрые.
Львенок, пугливо озираясь на Шредера, настороженно подошел к Марии Петровне и, почувствовав ласковое прикосновение её руки, упал вдруг на спину и стал мягко хватать её лапками за ноги.
— Ишь ты, какой смелый, игрун, — улыбнулась Мария Петровна. — Вот его-то мы и возьмем.
— Можете ошибиться, мадам, — сказал Шредер, — С возрастом у них меняется характер.
— Ничего. Попробуем сами ему сделать характер, — тихо произнес Николай Павлович.
Шредер криво улыбнулся.
— Русские — самонадеянные люди.
— Какие уж есть, не взыщите, — отрезала Мария Петровна, и лицо ее стало вдруг розовым.
— Вы очень решительная женщина, — сказал капитан Шредер, — я уважаю таких.
Пауль Финк был очень рад, что разговор окончился благополучно. Хозяина он боялся, а чету Ладильщиковых уважал, особенно Марию Петровну. У себя в Германии он привык думать о женщине, как о матери и хозяйке дома. а эта, энергичная и разумная, работает со зверями наравне с мужем. О, такая женщина достойна уважения!
Пауль Финк посадил облюбованного львенка в корзинку и передал ее Марии Петровне.
— Прошу. Осторожно, пожалуйста, Мария Петровна, а то поцарапает.
— Спасибо, Пауль. Благодарю, капитан.
Мария Петровна бережно прижала корзину к груди И понесла. В это время готовилось второе дневное представление, и за кулисами столпилось много артистов и униформистов[6] . Идя впереди Марии Петровны и расчищая ей путь, Пауль Финк громко сказал:
— Прошу, господа артисты, открыть дорогу,
— Женщина «ребёнка» несет! — шутливо воскликнул клоун Жорж Паташон, маленький толстячок с наивным-детским лицом.
Артисты отходили в стороны и театрально шутливо кланялись.
— Пожалуйста, пожалуйста.
Вслед за Марией Петровной шел Николай Павлович и улыбался.
Смешно семеня короткими ножками, Жорж Паташон подбежал к Марии Петровне и шепеляво пролепетал:
— Разрешите посмотреть?
Клоун уцепился пухловатыми пальчиками за мешковину и чуть приподнял её. Из корзины высунулась мордочка львёнка и ощерилась.
— Ой! — притворно испуганно воскликнул клоун и отскочил в сторону. Взглянув на Шредера, стоявшего в раскрытой двери конюшни и самодовольно улыбающегося, Жорж добавил многозначительно: — Весь в хозяина!
Все артисты и униформисты засмеялись. Розовато-белое лицо Пауля заалело, и он потупился. Ему было стыдно, но в то же время в этой злой шутке Пауль чувствовал правду.
Проводив Ладильщиковых до выхода из цирка и любезно раскланявшись с ними, Пауль Финк вернулся в конюшню.
— Что сказал клоун? — спросил его Шредер,
— Так, господин капитан, глупая шутка…
— Какая шутка?
— Клоун сказал, что… львенок… весь в… отца.
ФАТИМА
Маленькую львицу назвали Фатимой. По внешнему виду она пока ничем не отличалась от львенка. В детстве все львята одинаковы.
Малышку оторвали от материнской груди, и первое время Фатима сильно тосковала: мяукала и бродила по комнатам в поисках своей матери. Но потом успокоилась: Мария Петровна досыта поила её молоком из резиновой соски, надетой на горлышко бутылочки. От удовольствия львица пожимала коготками руку кормилицы и щурила зеленоватые глаза. А когда спала, то и во сне причмокивала губами.
Мария Петровна ласкала Фатиму, гладила, приговаривала напевно:
— Крошечка моя, сиротинка.
Поместили Фатиму в спальне вместе с кошкой Муськой. Вдвоем веселее — есть с кем играть.
Маленькая львица оказалась очень подвижной игруньей. Вначале в играх она была неповоротливой и неуклюжей, но потом, когда стала подрастать, показала и ловкость, и быстроту, и силу. Муська сначала играла с Фатимой охотно, но потом, испытав на себе сильные удары её лап, стала избегать этих игр. Кошка попала в положение мышки: львёнку — игрушки, а кошке — слёзки.
Фатима, как собака, бегала за Марией Петровной всюду, по дому и по двору, и ласкалась: то трётся по-кошачьи около ног, а то упадёт на спину и мягко хватает лапками ноги хозяйки.
Спала Фатима на кровати, в ногах у Марии Петровны. Жилось львице очень хорошо, но было одно неприятное расхождение у Фатимы с людьми-хозяевами: днём они работали, а ночью спали; львице же, наоборот, днём хотелось спать, а ночью играть. Такова природа львов. Они — ночные хищники. Днём Фатима и чувствовала себя вялой, менее уверенной, несмелой, а как наступал вечер, она преображалась: в желтоватых глазах её загорались огоньки, она становилась оживлённой и смелой. Марии Петровне уже надо ложиться спать, она начинает стелить кровать, а Фатима лезет к ней со своими играми, хватает за ноги, царапает одеяло. Мария Петровна сердито гонит её от себя:
— Пошла прочь, Фатима!
Но разыгравшаяся львица не уходила.
— Ты ее приструнь хорошенько, — советовала Клавдия Никандровна, — а то она совсем разбалуется и не будет потом слушаться. Учи ребенка тогда, когда он поперек лавки укладывается.
В самом деле, Фатима становилась непослушной. Николай Павлович, уезжая на гастроли, предупреждал жену, что к Фатиме надо относиться по-доброму и в то же время требовательно. Иногда Мария Петровна применяла кнутик. Львица пугалась и злилась. Она убегала в другую комнату и, пошатавшись там, возвращалась в спальню и укладывалась спать в ногах хозяйки. Мария Петровна гладила ее и тихо говорила:
— Спать, Фатима, спать.
От ласки сразу проходил и страх и гнев. Но если бы львица могла подумать, она, наверное, размышляла бы примерно так: «Странные всё-таки люди! То наказывают, то ласкают, и спят тогда, когда совсем не хочется спать».
Когда Мария Петровна надолго уходила из дому, Фатима скучала, искала ее по комнатам и во дворе. Но вот появлялась её хозяйка. Фатима прыжками бежала ей навстречу и, присев, по-кошачьи вспрыгивала на плечи, Мария Петровна носила её на себе несколько минут, ласково говоря:
— У-у, шаловливая девчонка, озорница.
Подрастая и чувствуя свою силу, Фатима дразнила и пугала кошек и собак. В доме и во дворе она
