Танки на ходу перестраивались и шли на окопы двумя эшелонами. Головной танк был уже метрах в двухстах. Надо подпустить их еще ближе, чтобы собаки попали в мертвое пространство. Тогда они наверняка достигнув своей цели. Огонь по пехоте противника усиливался — ее надо было отсечь от танков. Автоматчики, укрываясь от огня, прятались за броню машин. Гул моторов и лязг гусениц все нарастал, нарастал и становилось жутко от этого грозного грохота стальных чудовищ.
— Вперед, Волчок! — крикнул Ваганов. — Взять!
И выпустил из окопа большую серую собаку. Тело собаки плотно обхватывал брезентовый вьюк с боевым зарядом-миной, а на спине у нее торчал кинжалом штырь. взрывателя. Наклонив лобастую голову, Волчок быстро побежал к ближайшему танку. Вот он юркнул под него, и вслед за тем раздался сильный взрыв. Танк вздрогнул и остановился, как будто наткнулся на гранит, и задымил.
Подбитую машину левее и правее обходили два танка, приближаясь к окопам.
— Шарик, вперед! Взять! Трезор, вперед, взять! Взять! — одновременно крикнули два собаковода и выпустили своих собак.
Две собаки — белая, гладкошерстая и лохматая, черная — выскочили из окопа и устремились к вражеским танкам. Большой черный Трезор вдруг ткнулся носом в землю и, упав на бок, задрыгал ногами, а белый Шарик закатился под танк, и сразу раздался взрыв. Из подорванного танка, открыв люк, вынырнул высокий танкист в нижней рубашке и прыгнул назад, но в тот момент, когда он прыгал, его настигла пуля, и он распластался на земле около своей горящей машины. Третий танк первого эшелона шел на окопы, а вслед за ним двигалось еще три танка, ведя на ходу огонь.
— Вперед, Полкан! Взять! — крикнул Петухов, спуская с поводка крупного пса с обвислыми, как лопухи, ушами. Полкан высунулся из окопа и, увидев железное чудовище, изрыгающее огонь, задрожал и сполз обратно в окоп. Петухов ударил его ремнем. Пес заскулил и при-. жался к ногам хозяина. Петухов схватил гранату и, громко крикнув «Полкан! Взять!», полез навстречу приближающемуся танку. Надо приподняться, размахнуться как следует и бросить гранату под гусеницу, но огонь автоматчиков прижимает к земле. Чуть приподнялся, бросил. Взрыв. Эх, недолет! Поторопился. Надо было подождать. А танк приближается. «Полкан, взять!» — крикнул Петухов. Пес выпрыгнул из окопа, обогнал прижавшегося к земле Петухова и, бросившись под танк, оглушительным взрывом распорол ему стальное брюхо.
Петухов почувствовал, будто кто-то сильно ударил его по голове, и все померкло. Он уже не видел и не слышал, Как собаководы крикнули «Вперед! Взять!» и выпустили еще четырех собак. Он не видел, как четыре вражеских танка вдруг повернули обратно и на полной скорости стали удирать, а наша пехота расстреливала заметавшихся по полю автоматчиков. Осмелевшие собаки с лаем преследовали уходящие танки, а бойцы, забыв о предосторожности, высунулись из окопов и кричали весело:
— Глядите! Танки драпают от собак!
…Придя в себя, Петухов не сразу понял, где он находится. Покрытый шинелью, он лежал на соломе, в блиндаже. На маленьком столике горела коптилка, сделанная из медной гильзы противотанкового снаряда. Над Петуховым наклонилась молоденькая остроносенькая медсестра. Увидев, что он открыл глаза, сестра радостно воскликнула:
— Очнулся! Товарищ капитан, очнулся! Над Петуховым наклонился капитан Неверов и кто-то щуплый с забинтованной головой. Это был лейтенант Смирнов, но Петухов его не узнал.
— Ну, как, главный собаковод, жить будем! — бодро сказал Неверов.
Иван Данилович чуть-чуть улыбнулся, хотел что-то сказать, пошевелил губами, языком, но слов не получилось. Он забыл названия всех предметов и ничего вокруг не слышал. Мертвая тишина. Странно и страшно. А вдруг всегда так будет… И силы все иссякли — не может пошевелить ни ногой, ни рукой, как будто кто-то высосал всю кровь. Глаза у него увлажнились, защемило сердце, С большим усилием он простонал что-то невнятное,
— Валя, что он говорит? — спросил капитан.
— Ему холодно, он пить хочет, — пояснила сестра, догадавшись, что хотел сказать тяжело контуженый Петухов.
Придерживая на руке взлохмаченную голову Петухова, сестра напоила его крепким горячим чаем. Затем бережно опустила его голову на сложенную подушечкой плащ-палатку и покрыла еще одной шинелью.
Петухов глубоко заснул и уже не слышал, как капитан Неверов сказал:
— Погорячился. Вылез из окопа. Смелый, крепкий.,
— Да, молодцы собаководы, — сказал лейтенант Смирнов, — не будь нынче собачек, туго бы нам пришлось…
ГОРОД В ОГНЕ
Стоял ноябрь. Плотное покрывало свинцовых туч так низко прижималось к земле, будто старалось спрятать ее от врага, уберечь от бомбежки.
Город на Дону переживал тяжелые дни.
Гитлеровская армия форсировала Дон и с боями подходила к городу.
Бомбили почти непрерывно, днем и ночью. Цирковые представления в балагане шли с перебоями.
Директор цирка, не дождавшись разрешения на эвакуацию, уехал в Новороссийск, где находилась его семья, и все руководство возложил на администратора Дротянко.
Бухгалтера цирка призвали в армию, и кассовую книгу по распоряжению Дротянко приняла его жена Берта Карловна.
Положение артистов резко ухудшилось: и зарплату задерживали, и продукты для зверей трудно было доставать, да и об эвакуации Дротянко не заботился. На все вопросы артистов он отвечал:
— Это не в моей власти. Надо есть высокое начальство, и оно должно о нас думать, заботиться…
— Но с такой проволочкой мы можем попасть в лапы фашистов! — резко сказал Николай Павлович.
— Может быть… На войне все случается… А что я сделаю — у меня нет никакого транспорта, — ответил Дротянко.
Подхватив Ладильщикова под руку, Дротянко отвел его в сторону и проговорил на ухо:
— Не так страшен черт, как его малюют…
— Не понимаю вас, Тихон Кузьмич.
— Потише, Николай Павлович. Я уважаю вас и думаю, что если мы и застрянем здесь по велению судьбы, то не пропадем: нам нечего бояться — мы ведь оба беспартийные… Ты читал немецкие листовки?
— Нет, и читать не собираюсь.
— Напрасно. Они гарантируют полную инициативу честным труженикам и частному предпринимательству. Мы могли бы с вами, Николай Павлович, организовать доходное зрелище…
Ладильщиков выдернул свою руку из руки Дротянко и с недоумением и ненавистью посмотрел на него. Что он, шутит или говорит всерьез?
— Нет, Дротянко, без Родины у меня пути нет, Я вас до сих пор считал лучше, чем вы…
— Ну, ладно, Николай Павлович, будем считать, что у нас этого разговора не было. Я к тому заговорил, что, в случае чего, можете рассчитывать на мою дружбу и поддержку.
— Нет уж, я как-нибудь обойдусь без вашей дружбы. Уходя от Дротянко, Ладильщиков думал: «Какая подлая душонка! Может быть, поэтому он не особенно хлопочет об эвакуации? Неужели он может предать? Ведь русский же он человек!»
На другой день утром в цирк явился офицер милиции.
— Кто у вас директор? — спросил он Ладильщикова.
