— Комиссары из Пугачева.
— Фамилии? — спросил Сапожков, внимательно разглядывая членов Пугачевского уисполкома.
— Агафонов, — тихо ответил мужчина средних лет с худощавым, смуглым лицом, обезображенным опухолью под левым глазом.
— Акимов, — произнес второй.
— Знаете меня?
— Слышали, — а теперь увидели, — ответил Акимов и слизнул языком кровь с разбитой губы.
Наступило молчание.
— Что же мне теперь с вами делать? — прервал паузу Сапожков.
Акимов вскинул голову:
— Думаешь, пощады будем просить? Не жди! Или пытать будешь?
Сапожков вспыхнул и, как клещами, сжал рукоять нагайки, но через секунду переломил себя.
— Нет, братки, не так вы о нас полагаете, — почти ласково произнес он. — Мы — не убийцы, не палачи, а борцы за правое дело. Моя армия, — Сапожков театральным жестом показал вокруг, — это армия правды. Мы за народ против большевиков и комиссаров. Так и передайте всем! Отпустить их!
Акимов открыл было рот, но Агафонов дернул его за рукав — не связывайся!
На выезде из деревни Сапожкова нагнал «предреввоенсовета» Масляков:
— В благородство играешь?
— Тебе это не по сердцу?
— Почему? Просто так спрашиваю… Иной раз не мешает и добродушие показать… Сегодня послал людей в Уральск подготовить почву к приходу Усова. В Уральском караульном батальоне есть надежные ребята, они помогут нашим распропагандировать тамошний гарнизон… Между прочим, сегодня ко мне пришел интересный человечек: от злости кипит, как котел перед взрывом, а если укусит, — неминуемо взбесишься.
— Что за человечек?
— Гаршинский, Грызлов по фамилии. Его папашку двумя стами пудов обложили, ну, и помер старик от огорчения; а сынок к нам прибежал. Говорит, что в Соболеве убил часового, который его караулил.
— А за что он сидел?
— Будто за агитацию.
— Направь в черную сотню!.. Воззвания к казакам отослал?
— Да, но жалею: наши, самарские, будут недовольны. Сколько казара налютовала, наиздевалась над крестьянством, а теперь мы их к себе приглашаем на помогу, как братьев. Хороши братья!
Сапожков, хмурясь, молчал.
— Всё едино, — произнес он наконец. — Враг у нас сейчас общий, а остальное — дело прошлое, немало и мы набедокурили по казачьим станицам. Так ведь? Кто старое помянет, тому глаз вон.
Масляков неопределенно хмыкнул.
— Мужики плохо подводы дают, — сказал он немного спустя. — Лошадей угоняют, колеса с телег снимают и прячут.
— Карать! Беспощадно наказывать! — разозлился Сапожков. — Карать вплоть до расстрела!
— Жатва, самая страда, — заметил Масляков. — Знаешь, один день год кормит.
— Ну, и что «же? С этим считаться не приходится. Первое дело — война, а потом уже все остальное. Пороть и расстреливать таких без жалости!
Глава шестая
ОШИБКА
Командование 2-й армии спешно стягивало в Уральске разбросанные по области части. В городе было объявлено осадное положение, вооружались коммунистические и рабочие отряды, прибыли батальоны особого назначения и 203-й татарский полк, ожидались части из Оренбурга.
Соболевский эскадрон поступил в распоряжение штаба. Эскадронцы патрулировали по городу и несли службу связи. Вскоре стало известно о движении к Уральску полка Усова. Навстречу на рубеж реки Чагана, туда, где широкой полосой протянулись фруктовые сады, двинулись части гарнизона и среди них караульный батальон, в котором служил Андрей Пальгов. Не занял караульный батальон своего места в обороне, а, придя к Чагану, замитинговал…
— Не из-за чего нам со своими биться!
— Пускай, кому надо, тот и воюет! Надоела эта чертова волынка!
— Мы тут друг дружку изничтожаем, а дома последний хлебушко выгребают.
— Хватит вшей кормить!
Вокруг да около ходили ораторы. На тачанку, служившую трибуной, легко вскочил парень. Его испещренное рябинами лицо было возбуждено.
— Дозвольте мне! — Он поднял руку. — Мне доподлинно известно, что товарищ Сапожков и его доблестная дивизия это — наши братья и отцы. Их кровь проливать нам нет расчета. За что, спрашивается? За комиссаров и коммунистов? Нет, от этих добра ждать не приходится. Соли нет, гаса нет, спичек нет, сахара нет, ничего нет. Куда оно все делось? — Коммунисты себе забрали. Точно. И этого им мало: хлеб последний отдай, скотину со двора гони. За что же мы боролись? За что кровь проливали? Скажу о себе: я честно защищал эту власть, можно сказать, жизни не жалел, всякие напасти, лишения терпел, а что с моим семейством сделали? Отца — боевого красноармейца — до могилы довели. Такую власть нам не надо. Долой коммунистов! Долой комиссаров!
Десятки глоток подхватили:
— Долой продразверстку!
— Даешь свободную торговлю!
Рябой парень соскочил на землю, а его место занял маленький, сухонький, но кряжистый командир первой роты — известный балагур, смельчак, любимец бойцов.
— Товарищи! — изо всей мочи крикнул он — Слушайте, что я вам скажу!
— Долой! Большевик! Прихвостень! — послышались разрозненные выкрики, но первая рота ревниво вступилась за своего командира:
— Пусть говорит!
— Дайте человеку слово сказать!
— Говори, комроты!
— Товарищи! Мы — Красная Армия, защитники свободного Советского государства, а не только Самарской губернии. Для нас должны быть дороги интересы трудового крестьянства в такой же степени, как и рабочего класса. А Сапожкову интересны кулацкие права, — из-за них он и поднял мятеж.
— А коммунистам чего интересно? Наш хлеб? Извиняйте! — зло выкрикнул Егор Грызлов и толкнул стоявшего рядом Андрея Пальгова — Андрюшка, кричи!
— На Западе буржуи наступают, — горячо убеждал комроты. — Наши товарищи сейчас бьются с польскими панами, жизни не щадят, а мы здесь, развеся уши, слушаем вражеские речи и чуть ли не готовы заодно с Сапожковым вонзить нож в спину рабоче-крестьянской революции. Наша сила в союзе с рабочим классом. Вместе мы горы своротим, отобьемся от любого врага, а если не поддержим в настоящий момент рабочего продовольствием, то революции конец, а тогда нам с вами оденут такой хомут, что царская каторга покажется раем. Сапожков — изменник, преда…
— Андрюшка, пальни вверх! — решительно приказал Грызлов.
— Зачем?
— Посмотрим, как комиссарский лизоблюд наложит в штаны. Ну, дай я выстрелю! — протянул он руку
