— А ну, вылезай! — последовала грубая команда, и только в этот момент начальник опергруппы понял, что попали они не к комбригу 28-й товарищу Попову, а к Попову-бандиту.
В бандитском штабе ворошили оперативные документы. Среди них нашлась дислокация красных отрядов, оперативные приказы, планы окружения и уничтожения банды Попова.
Егор Грызлов расхаживал героем, — не всякий способен привезти целый штаб.
В ту же ночь банда форсированным маршем перешла полотно железной дороги на неохраняемом участке между Малоузенском и Новоузенском, вырвалась таким образом из окружения и, сделав два-три перехода, очутилась на территории Пугачевского уезда. На железной дороге Саратов — Уральск поповцы разгромили пытавшийся преградить им дорогу отряд военморов Каспийской флотилии. Двести пятьдесят моряков бились до последнего патрона, но остановить банду не смогли.
Дальше банда двигалась без помех и далеко опередила преследовавшие ее пехотные части. По пятам шла лишь кавалерия — кавдивизион ВНУС и 1-й сводный кавполк, но эти части, без пехоты, в зимних бездорожных условиях, когда развернуться для боя негде, к решительным действиям были неспособны.
Тяжелые, непрерывные переходы измотали кавалеристов. От ветра и мороза лица бойцов почернели, губы растрескались, в рядах давно уже не слышно шуток и смеха, настроение угнетенное. Лошади спали с тела, на боках торчат ребра. К Тополеву не подступиться: «Какой в нынешнем положении из меня кавалерист, если конь подо мной на шагу спотыкается!»
Ворчал не один Тополев. В третьем взводе поползли ядовитые слушки:
— Попов хвалился, что все мы у него будем: у них Попов, у нас Попов, — измена кругом получается.
А тут еще, как нарочно, произошла встреча.
На переезде через железнодорожную линию эскадрон лоб в лоб столкнулся с обозом. Сначала Щеглов не обратил внимания, что везут обозники, а, разглядев, ахнул. На длинной веренице саней, как поленья, были наложены трупы в матросских бушлатах, в брюках клеш. Из возов торчали окоченевшие голые ноги с растопыренными и скрюченными пальцами, желтые, как воск, и не было сил отвернуться, не смотреть на них. Гробовым молчанием проводили эскадронцы траурную колонну.
Когда живые и мертвые разъехались каждый своим путем, Щеглов подозвал дозорных и потребовал:
— Почему не доложили? Почему не дали знать?
— Товарищ комэск, это не… э-э… не противник! Э-э…мертвые наши…
— Мертвые, мертвые! Бывает, что от мертвых вреда больше, чем от живых. Соображать надо!
В небольшой деревушке сделали привал.
— Товарищ комэск, мясо варить? — подбежал Гришин.
— Заваривай!
— Сейчас отдам его хозяйке, — Гришин заторопился в избу.
Щеглов вышел на улицу. По деревне размещались кавалеристы. Шуршало задаваемое охапками сено, ржали лошади. Кто-то истошно орал:
— Федька-а, куда дева-ал торбу-у?
Заметив командира дивизиона, Щеглов направился к нему.
— Как дела, комэск? — справился тот.
— С лошадями плохо, да и люди измотались. Здесь долго простоим? Надо бы обед готовить.
— Готовьте! Пусть готовят! — поправился комдив, потому что продукты выдавались на руки каждому, и квартирохозяйки варили и пекли каждая своим постояльцам.
Найдя дежурного и передав ему разрешение варить пищу, Щеглов возвратился к себе.
— Суп закипает, — доложил Гришин.
В окно резко постучали:
— Вылетай строиться!
В помещение вбежал запыхавшийся связной:
— Товарищ командир, выступаем!
— Седла-ай!
— Товарищ командир, а как же с мясом? — в голосе Гришина растерянность.
— Клади его в торбу, — в следующей деревне доварим!
Вдоль улицы выстроились стройные шеренги всадников.
— Справа рядами шагом ма-арш!
«Топ-топ-топ-топ!»
— Третий взвод, подтянись!
— Подтянулись, аж на последнюю дырку. И-исть, братва, охота.
— Чумбур пожуй!
Хрустит снег под копытами, играет на нем яркое февральское солнышко, глаза бы ни на что не смотрели, — на голодное брюхо мороз лютее кажется.
Немного подбодрили брошенные бандитами две пушки. Они стояли в заснеженной лощине. Под колесами топорно сделанные деревянные полозья. На одной поперек ствола лежал снаряд. Прицелов не было.
— Ага! Туго приходится, коли орудия начал бросать.
— Тикает гад.
— Не уйдет, нагоним.
В следующей деревне снова приказание: размещаться по квартирам.
— Гришин, вари мясо!
А через полчаса опять:
— Вылетай! Строиться!
— Что там стряслось?
— Разведка наткнулась на Попова.
Гришин, чертыхаясь, укладывал в торбу куски полу-разваренного мяса.
Пообедать довелось лишь поздно ночью, когда остановились на ночлег. Но спать пришлось не всем: Кондрашев со своим взводом сменил разведчиков второго эскадрона, третий взвод ушёл в сторожевое охранение.
Тревожен солдатский сон, каждую минуту может раздаться постылая команда «Вставай!», и, возможно, от этого короткой кажется долгая на самом деле зимняя ночь.
В Клинцовке, волостном центре, — радость: прибыло пополнение лошадьми. Настроение у всех поднялось, а Иван Иванович, гарцуя на вновь полученном гривастом вороном коньке, бахвалится:
— На нем я черта обгоню.
Часа через два с распределением конского состава было покончено, и дивизион двинулся далее. Щеглову пришлось задержаться: ему поручили сдать Клинцовскому волревкому выбракованных лошадей.
— Ревком их подкормит, раздаст бедноте, — весною пахать будут, нас добрым словом помянут, — говорил комиссар, прощаясь с Щегловым. — Дивизион будет ночевать в Любицком, там нас догоните.
Сдав лошадей, Щеглов приказал бывшим с ним красноармейцам ехать в Любицкое, а сам зашел получить расписки. Но недаром говорится, что иной раз «дело скоро делается, а бумага долго пишется». Пока оформляли документы, начало смеркаться, и когда Щеглов выехал за село, окрестности тонули в молочной мгле. Однако вскоре взошедшая луна осветила призрачным светом поля, лощины и берега извилистой Малой Чалыклы, по льду которой был проложен зимняк на Любицкое. Легкий морозец пощипывал нос и щеки, кисейная дымка висела над дорогой, по сторонам, уносясь назад, мелькали снежные карнизы и темные пятна обнаженной от снега глины. Поворот оставался за поворотом. Быстрая езда верхом, красота лунной ночи, вкусный и хмельной воздух бодрили. Позади суровый январь, февральские бураны, уходят в прошлое передряги походов, боевые утраты. Даже образ Усти за последнее время потускнел, и воспоминания не так тревожат душу.
Вдруг обаяние лунной ночи исчезло, и вещи мгновенно заняли свои места — ночь, одиночество, бандиты, — на дороге стоял человек.
— Стой, гнедой! — Щеглов резко осадил коня, рывком сбросил из-за спины карабин, снял курок с
