Я подошла к двери и открыла. Меня тут же взяли под руки. Никто не стал меня скручивать, все было мягко, без силы, почти нежно, как будто мы, по-дружески обнявшись, собирались прогуляться по аллеям парка. Глеб стоял в стороне. Когда патрульные выводили меня из дома и бывший муж с сожалением смотрел нам вслед, я не выдержала и сказала:
— Интересно, что они тебе такого пообещали?
Он промолчал, отвернулся и пошел в дом.
Патрульные усадили меня в машину. Вскоре мы подъехали к небольшому зданию, возле которого толпились люди в форме, и стояло около десятка патрульных машин. На меня все же надели электрические наручники и проводили внутрь корпуса с зарешеченными окнами.
Оставив меня в небольшой комнате, где стоял только стол и два стула, патрульные удалились. Минут десять я разглядывая пустые стены и прислушивалась к происходящему за дверью.
Когда вошла Андриана, я почему-то совсем не удивилась. Это ее голос я слышала дома, это с ней разговаривал Глеб. Андриана была не одна. Рядом с нею по стойке смирно вытянулись двое телохранителей.
— Здравствуйте, Анна-Амалия, — сказала Андриана, усевшись напротив меня и улыбаясь доброй, почти отеческой улыбкой.
Я промолчала.
— Мы думали, что вы погибли в Африке.
— Как видите, неправильно думали.
— Может, кто-то еще жив, а мы не знаем?
— Только я и те, кого доставили на самолете… если они еще живы, конечно.
— Живы и быстро идут на поправку. Позвольте узнать, почему вы скрываетесь? Кто вам помогает?
— Никто. Я прилетела на том же самолете, что и остальные. Меня видели пилоты и врачи. Просто вышла из самолета позже – тошнило меня в туалете, знаете ли. Вышла – а никого уже и нет. Пошла домой пешком. Сегодня собиралась к вам, за мамой. И тут меня схватили и притащили сюда, как преступницу, в наручниках.
— Ну да, конечно. Анна-Амалия, давайте напрямую. Вы хотели скрыться, чтобы избежать ответственности за смерть коллег в Африке, — сказала Андриана и сменила улыбку на презрительное выражение.
— Вы что, серьезно? По-вашему, это я наколдовала болезнь? Вы еще ответите за все! Мы ждали помощи, мы сигнализировали о чрезвычайной ситуации, пытались выйти на связь. Это вы виноваты во всем! Это вам лучше бы спрятаться! – я выходила из себя.
— Тихо, тихо… расследование покажет, кто виноват.
— Где моя мама?
— У нас. Мы предвидели нападение на Центр и успели вывезти всех… почти всех. С вашей мамой все хорошо. Только она убита горем — ее дочь умерла. Понимаете? Вы для всех умерли.
— Я всего лишь хочу забрать маму.
— Понимаю…
— Отдайте мне ее.
— Отдадим непременно. Она нам не нужна. Но отдадим только взамен на вашу честность.
— Хорошо. Я прилетела на самолете вместе со всеми. Кто-то на выходе из самолета брызнул мне в лицо газом, и я отключилась. Очнулась на окраине города, пошла домой…
— Эту историю мы знаем. Вас пытался выкрасть и присоединить к своей группировке некий Илья – сын священника городской церкви. И вы его знаете. Так? Но нас интересует другое. Вы знаете, зачем вы ему нужны?
— Он просто хотел помочь. Мы друзья.
Андриана посмотрела куда-то мимо меня. Я невольно обернулась и увидела у себя за спиной монитор, по которому бежала неровная строчка.
— Это детектор. Так что врать бесполезно, — пояснила Андриана и кивнула на мои наручники. – Так вы знаете, зачем вы им?
— Кому «им»? Илья просто хотел мне помочь.
— Ладно, хватит играть. Скажите, где вы спрятали архив Лемешева Олега Вячеславовича?
— Что я спрятала? Какой архив? Вы про деда моего говорите? Да я даже никогда его не видела!
— Вы не врете. Странно. Вы ничего не знаете об архиве?
— Нет. Извините, что разочаровала вас.
— Ваше ехидство неуместно. Вы сейчас в очень сложном положении. Не знаю, как вам удается обмануть детектор, но я уверена, что вы врете. Ваш муж ничего не знает об этом, ваша мама тоже…
— Вы допрашивали маму? Какое вы имеете право!
— Сейчас вы не в том положении, чтобы говорить о правах. Я еще раз спрашиваю, где архив Лемешева?
— Вы совсем тупая? Или прикидываетесь? Я не знаю ни про какой архив!
— Анна-Амалия, я сделаю вид, что не слышала ваших оскорблений. Но хочу предупредить: архив вашего деда сейчас очень важен. Не для меня лично или Центра. Для всех нас. Он был одним из разработчиков процедуры «LL-211». Когда уже почти все было готово, он пытался сорвать ход экспериментов и уничтожить материалы по научным разработкам. Он утверждал, что процедура приведет к мутациям, что, собственно, подтвердилось на практике. Но тогда его просто уволили. Есть информация и показания свидетелей, что он продолжил исследования и добился значительных результатов.
— Я этого не знала. Мама никогда мне не рассказывала об этом, и я уверена, что она тоже ничего не знает.
— Возможно. Но у нас есть основания полагать иначе. Поймите, сейчас очень важно найти этот архив. Возможно, это единственный путь спасти всех нас и восстановить мир.
— О чем вы говорите? При чем здесь я, мама и мой дед?
— Хорошо. Предположим, я вам верю. Может, вы и вправду ничего не знаете или не помните. Но у вас есть время подумать и вспомнить.
Андриана встала и с двумя сопровождающими вышла из кабинета.
— Эй! Где моя мама? Мне надо с ней поговорить! – вскочила я со стула, но дверь захлопнули прямо перед моим носом. – Откройте!
Мое буйное поведение и угрозы не дали результата. Сбив руки до звона в суставах, я поняла, что своим шумным протестом не добьюсь ничего.
Что они хотели от меня узнать? Какой архив получить? Я пыталась вспомнить: может, мама, и вправду, что-то рассказывала мне, а я пропустила мимо ушей. Но если бы это было сверхважно для нас, вряд ли бы такие сведения выветрились из моей несчастной головы.
За окном, наглухо зарешеченным, смеркалось. Людей в форме и патрульных машин вокруг здания собралось даже больше, чем днем.
Мне жутко хотелось пить. Я постучала в дверь и прокричала:
— Эй, хотя бы воды принесите!
Никто не отозвался. Я постучала еще раз. Тишина.
Мечась по пустой комнате из угла в угол, как загнанный в клетку зверь, теряя терпение и проклиная себя за глупость, я встретила ночь. Даже свет мне включить не соизволили. Белую стену напротив окна озаряли лишь красно-синие блики от патрульных машин.
Я устала, меня мучили жажда и голод. Навязчивая мысль, что все будет очень плохо, если я вдруг захочу в туалет, не отступала и, кажется, только подтверждала мои опасения. Неужели они решили измучить меня, унизить, чтобы добиться признаний? Но признаваться мне было не в чем.
Стены как будто пульсировали и сжимались вокруг меня все плотнее и плотнее. Казалось, что в комнате нечем дышать. Захлестывала паника, подогреваемая приступом клаустрофобии и жаждой. Мне вдруг захотелось схватить стул и расшибить им окно, чтобы хоть кто-то пришел и объяснил, что происходит. Но решетки прочно ограждали стекло. Даже просунуть руку между прутьями и дотянуться кончиками
