— Илья…
— Самолет сбили, — ответил он коротко, схватил со стола пластиковую бутылку и, сдавив ее до треска, стал быстрыми глотками пить воду.
— Какой самолет? Тот, на котором мы сегодня летим?
Илья, не допив, вылил остатки себе на голову. Мокрые волосы сосульками облепили лоб. По темному пиджаку побежали прозрачные струйки.
— Сбили самолет, который улетел вчера.
— Кто сбил?
— Введено военное положение. Небо под особым контролем. Теперь улететь может только самолет, получивший специальное разрешение властей.
— А сбили почему? За что?
— Приказано никого не впускать и не выпускать.
— Но там же были мирные люди!
— Что такое три десятка человек, когда речь идет о национальной безопасности?
— Там было тридцать человек?
— Тридцать четыре.
У меня отняло речь. Тридцать четыре человека! Они ведь не делали ничего плохого, не взрывали, не убивали, а просто хотели мирной жизни, пусть даже на другом конце земли.
Снова стечение обстоятельств вылилось в величайшую удачу и спасло мою жизнь и жизни моих близких. Теперь я и ногой не ступлю на трап самолета, если буду хоть на толику сомневаться, что он не разлетится в воздухе огненным фейерверком.
— Мы никуда не летим? – спросила я, уже догадываясь об ответе.
— По крайней мере, сегодня, — ответил Илья.
— А что же дальше? Мы же не можем вечно сидеть тут. Нас найдут, я в этом не сомневаюсь.
— Пару дней отсиживаться все равно придется. Конечно, глупо надеяться на то, что военное положение отменят. Но, может быть, выход найдется… должен найтись.
— Мы можем попробовать добраться наземным путем, — сказал Белобрысый, не отрываясь от монитора компьютера, — но это, во-первых, долго, и время не на нашей стороне, а во-вторых, без чипов и документов нас не выпустят.
— Но у нас же есть чипы, хоть и чужие. Разве нет? – вспомнила я.
— Да, у Олега и у меня чипы есть — и настоящие, и поддельные. Тот, который я тебе дал, уже не годится – его можно выкинуть. Что ты жива, в Центре уже знают. И под каким именем скрывалась, тоже наверняка определили. Пока мы сделаем новый чип, пройдет немало времени. И есть еще одна проблема: твоя мама без чипа. Даже если мы сделаем его, все бесполезно. Пожилого человека стразу заметят, пробьют по базе, и мы все попадемся.
Мама виновато опустила голову.
— А если вы оставите меня здесь, а сами уедете? – несмело предложила она.
— Нет, без тебя я не поеду!
— Даже если мы оставим вас здесь, вряд ли сможем добраться до Африки. Это не одну границу пересечь надо, не один пост обмануть. Нас поймают все равно.
На этом наш разговор был окончен. Мы приготовили ужин, молча поели. Олег вернулся к компьютеру, и мы старались ему не мешать – надеялись, что он найдет решение проблемы.
Мама чувствовала себя плохо. Переволновалась, и сердце захлебывалось в аритмии. Я постаралась ее успокоить и уложила спать. Она еще долго ворочалась с боку на бок и, наконец, уснула. А я не смогла сомкнуть глаз — таращилась в черный потолок и ловила за хвост сбивчивые мысли.
В комнату зашел Илья и тихо, стараясь не шуметь, стал что-то искать на столе среди бумаг. В свете тусклого ночника его лицо выглядело постаревшим, под глазами залегли длинные тени ресниц.
— Не спишь? — прошептал он, заметив, что я шевелюсь.
— Нет.
— Хочешь пойдем, подышим воздухом?
Мы вышли на улицу, но отходить далеко от дома не стали. Было очень темно, я с трудом различала дырявый забор всего в нескольких метрах от нас. Высокое звездное небо перемигивалось миллионами огней, луна то выныривала, то вновь скрывалась за сизыми обрывками облаков. Казалось, если прислушаться, можно различить шепот вселенной и тихий скрежет вращающейся планеты. Давно я не чувствовала такой тишины. Тишины, от которой начинает кружиться голова.
Мы стояли рядом, плечо к плечу, упершись спинами в стену дома. Сквозь рукав легкой куртки я ощущала тонкое тепло, исходящее от Ильи. Мне не было холодно, но отчего-то мелкая дрожь колотила так, что стучали зубы. И чем сильнее я старалась унять эту непонятную тряску и расслабиться, тем сильнее меня знобило.
— Замерзла? – Илья подвинулся ближе и осторожно обнял меня за плечи.
— Нет.
— Ты так трясешься, что сейчас развалишь мой бедный дом.
От этой нечаянной близости трясло еще сильнее. Илья протянул руку, прижал меня к себе. Я слышала, как бьется его сердце, чувствовала его запах и понимала, что сейчас не время для подобных ощущений. Не время и не место. Хотя разве любовь утруждает себя своевременностью?
— Иди в дом. Прохладно, еще не дай бог простудишься, — сказал Илья.
— Ладно. А ты не пойдешь?
— Выпусти Шалопая, я его выгуляю и скоро приду.
— Хорошо.
Илья неохотно отпустил меня. Наверное, он и сам испугался этих сантиментов. А я сделал вид, что даже не заметила, что произошло. Вроде как негласный договор: это был просто дружеский жест и акт безвозмездного согревания замерзающей женщины.
Стараясь не зацепиться за что-нибудь в темноте, я осторожно ступила на шаткий порог. Илья скрылся за углом дома. Как только я отрыла дверь в подвал, тут же в щель пролезла рыжая морда Шалопая. Дальше удерживать его было невозможно – увернувшись от поводка, он чуть не сбил меня с ног и с конским топотом понесся на волю.
— Шалопай! Ко мне! – скомандовала я.
Но пес уже налегал на дверь, ведущую на улицу. Я побоялась, что он сейчас вырвется наружу и торжествующим лаем оповестит всю округу о том, что в заброшенном доме живут не только мыши. Схватив за ошейник, я постаралась оттащить Шалопая обратно в подвал. Но пес лишь недовольно проурчал и умудрился-таки открыть дверь.
Как ни странно, на улице он сразу успокоился, принюхался к земле и, не проронив ни звука, потащил меня за угол дома – спешил к хозяину. Я была всего лишь ненужным тормозом и потому отпустила ошейник, надеясь, что кличка никак не соответствует истинному характеру пса. Он любил подурачиться, но в нужный момент отличался почти сознательной благоразумностью.
Я хотела убедиться, что Шалопай остается под присмотром Ильи. Пес, виляя хвостом и не отрывая нос от земли, побежал в сад. Хотя эти несколько кривых деревьев и заросший кустами клочок земли назвать садом можно было лишь с натяжкой.
Луна снова выглянула из-за облаков. Среди живой изгороди кустов и высокой травы на коленях стоял Илья. Его руки были сложены, голова опущена. Он молился. Шалопай подбежал и, ткнувшись носом в руки хозяина, сел рядом и жалобно заскулил.
Несколько минут я наблюдала за этой картиной. Но потом вдруг подумала, что Илья не захотел молиться перед свидетелями, а я так бессовестно подглядываю за его уединением.
Я вернулась в дом. Прошло десять минут, полчаса, почти час, а Ильи все не было. Олег, который по- прежнему оставался для меня загадочным Белобрысым, похоже, тоже забеспокоился и пошел проверить, куда подевался друг.
Когда дверь наконец открылась и в комнату прошмыгнул Шалопай, я испугалась: Илья с Олегом были не одни. Вслед за ними зашел еще кто-то, но в тусклом свете ночника я не успела разглядеть незнакомца. Они сразу направились в дальнюю комнату, которая служила кухней. Илья поднес палец к губам и жестом
