– Мне не безразличен Блэкджек, и никогда не будет безразличен. Нельзя сорок лет быть замужем и иметь детей, а потом стереть память о муже. Но меня гораздо больше волнует то, как все это скажется на тебе. Я скорее сожгу эту книгу, чем допущу, чтобы она причиняла тебе такую боль, как сейчас.
Пич глубоко вздохнула.
– Прости меня. Я не хотела на тебя рычать.
– Ты устала, детка. Мы все устали. Думаю, пора ложиться спать.
Пич кивнула. Она казалась такой убитой, что Ари захотелось подхватить ее на руки, отнести наверх и уложить в постель, как он уложил бы захворавшего ребенка. Только он знал, что не сможет обращаться с ней как с ребенком, когда снимет с нее одежду. А она сейчас нуждается во сне гораздо больше, чем в любви.
Берт встал, произнес:
– До встречи утром, – и направился к выходу.
Белла догнала его, и они вышли вместе. Они были красивой парой.
Ари слышал, как Белла сказала:
– Будь добр, купи завтра по дороге пышек. Я люблю с джемом, а Пич предпочитает с шоколадной глазурью.
Пич тоже поднялась.
– Ты, кажется, едва на ногах держишься, леди босс, – сказал Ари.
– Точно подмечено. А ты? – И Пич одарила его слабым подобием улыбки.
– Я не это имел в виду. У тебя был ужасно тяжелый день. Иди и ложись спать.
– Только с тобой. Мне кажется, я не смогу уснуть без тебя.
Но Пич сильно ошибалась. К тому времени когда Ари открыл дверь в ее спальню, поговорив перед этим несколько минут с Беллой и выпустив Лентяя во двор, Пич уже крепко спала.
Он поцеловал ее в лоб и еле слышно помолился за нее, за себя, за Берта и Беллу, чтобы все у них было хорошо.
Глава 21
Пич чувствовала, что ее глаза устали и слезятся. Все тело болело от напряжения после вчерашнего беспрерывного чтения, продолжавшегося весь день, а сегодня она рано встала, чтобы читать дальше. Единственным утешением было то, что она почти закончила. Пич дочитала последнюю страницу и положила ее на стол. Но слова отца все еще звучали в ее мозгу.
«Конституция и Билль о правах отражали волю народа. Теперь, двести девятнадцать лет спустя, всемогущее федеральное правительство правит помимо воли народа.
Гражданам легко указать обвиняющим перстом на избранных ими чиновников. Но вина простирается далеко за пределы Вашингтона, в каждый город, деревню и поселок. Страна, в которой ежегодно больше людей ходят играть в теннис, чем на выборы, сама выбрала свою судьбу.
Менее тридцати шести процентов зарегистрированных избирателей ходят на выборы, чтобы выбрать конгрессмена, сенатора или президента. Но еще не поздно изменить ход истории нашего великого народа, чтобы избавить политику от таких людей, как я.
Сделать это не во власти тех политиков, которые обещают перемены. Это во власти народа. Голосование может стать оружием против коррупции. Оно может свалить правительство, которое уже не прислушивается ни к чьему голосу, кроме своего собственного. Общественность может быть услышана, когда наконец заговорит».
Благородные чувства, думала Пич, у неблагородного человека. Те надежды, которые она так лелеяла, были разбиты вдребезги этой рукописью. Она больше не знала, где правда, а где ложь, и во что еще она может верить.
Чтение «Политики стяжательства» было самобичеванием. Это было даже больнее, чем смотреть, как гроб с телом отца опускают в могилу. Тогда она похоронила тело. Теперь она похоронила его душу.
Во время чтения ее чувства снова понеслись по уже знакомому пути вверх и вниз, с горки на горку, взлетая и опускаясь между восторгом и отчаянием, гордостью и гневом. В конце концов возобладали отчаяние и гнев.
Отцовское
Отец вел жизнь, полную лжи, и заботился только о собственных интересах. В тот миг она не знала, кого презирает сильнее: себя – за то, что Блэкджек был для нее эталоном, по которому она оценивала всех людей, или его – за то, что он так долго ее дурачил.
«Политика стяжательства» представляла собой до боли честную оценку внутренних механизмов сената, написать ее мог только человек, знавший их изнутри. Но книга открыла Пич правду о Блэкджеке, которой она не знала. Эта рукопись погубит его имя, а не очистит его. Ари был прав, когда несколько месяцев назад предупреждал ее об опасности борьбы с ветряными мельницами.
Пич очнулась от своих мыслей и увидела, что Ари смотрит на нее.
– Ты дрожишь. Тебе холодно? – спросил он.
– Мне больно. – Она прикусила губу. – Не слишком приятно узнать, что мой отец был лгуном и мошенником, который взял огромную взятку у японской корпорации, потому что ему нужны были наличные, не говоря уже о том, как он предал Кэтлин Прайд. Составил план, как разорить Кэт, чтобы японцам досталось ее ранчо по цене ниже рыночной, нанял Детвейлера, а потом стоял и смотрел, как во всем обвинили его сообщника.
У нее слезы навернулись на глаза, когда она вспомнила, с каким восторгом отзывалась Кэтлин Прайд о Блэкджеке, считала его своим спасителем, тогда как на самом деле он сделал все, что было в его власти, чтобы ей не удалось превратить семейное ранчо в курорт, заповедник для животных, которым грозит вымирание. С такими друзьями, как Блэкджек, Кэтлин Прайд не нужны были никакие враги.
– Правда, твой отец совершил много ужасных поступков, – сказал Ари, – но не думаю, что к ним относится написание этой книги. Я не могу им не восхищаться. Он мог уйти в отставку, как Никсон, и обвинения против него отпали бы.
– Я не согласна. Рано или поздно все выплыло бы наружу, – возразила Пич. – Рэндольф Сперлинг узнал о взятке и использовал эти сведения, чтобы шантажировать отца. Со временем репортеры тоже раскопали бы эту историю. С моей точки зрения, папа написал эту книгу, чтобы как можно лучше раскрутить очень грязную ситуацию.
– Мне кажется, вы на ложном пути, – произнес Берт голосом, заставляющим прислушаться к нему. – Вы сосредоточиваетесь на небольшой картинке и не видите все полотно. Блэкджек оказал настоящую услугу обществу, написав эту книгу. Он описал столько выброшенных зря денег, обманов и явных злоупотреблений, что их хватит для полного погашения национального долга страны.
– Знаете пословицу насчет того, что «вор вора за руку поймал»? – буркнула Пич.
– Я не говорю, что ваш отец был святым, – продолжал Берт, – но он пережил подлинное прозрение после смерти Детвейлера. И преисполнился решимости измениться – и как человек, и как слуга народа. Он понимал, что никто не поверит его рассказам о том, что в действительности происходит в Вашингтоне, если он не расскажет правду о том, что делал он сам.
Белла кивнула. В ее глазах блестели слезы.
– Я никогда еще так не гордилась тем, что была его женой, как сейчас.
Пич ушам своим не верила.
– Это все просто ужасная насмешка. Когда я решила вернуть папе доброе имя шесть месяцев назад, меня никто не поддержал. И теперь я снова осталась в одиночестве. Я считаю, что написать такую книгу было ужасной ошибкой, о которой папа пожалел бы, если бы остался в живых. По-моему, не может быть и речи о публикации.
– Ты ничего не забыла? – спросил Ари.
– Что?
