Он даже нашел одноэтажное здание в Вестхаймере, удобно расположенное и отлично подходящее для редакции. Но Пич отказалась его посмотреть. Офис ее отца находился в Центре Аллена.
– Если это место подходит сенатору Соединенных Штатов, то оно вполне годится и для журнала, – ответила она Ари с той иррациональной логикой, которая диктуется сердцем, а не разумом.
Пич безумно любила отца. Как же она сейчас страдает!..
Ари добрался до лифтов и нажал кнопку «вниз». К тому времени когда одна из кабинок остановилась, прошло, наверное, уже полгода. По пути вниз он про себя ругался всякий раз, когда лифт останавливался, чтобы взять новых пассажиров. Всем им без исключения Ари мысленно приклеил презрительный ярлык «костюмы».
Одетый в джинсы, кожаную куртку и ковбойские сапоги, со шлемом под мышкой, он знал, что выглядит тут чужаком. Его мотоцикл тоже был чужаком на стоянке, полной дорогих машин. Но Ари было на это наплевать.
Через несколько минут он мчался на своем «харлее» по улице Смита, маневрируя среди потока машин, и спрашивал себя, не напрасно ли он туда едет. А если Пич вовсе не нужна его помощь? Может, он будет ей только мешать?
Ари жал на газ, а мысли его неслись еще быстрее. Когда он в последний раз так торопился, куда-то спешил? Даже и не припомнишь. И вот теперь он летит сломя голову из-за того, что отца Пич увезли в больницу.
Он был едва знаком с Блэкджеком и вовсе не жаждал продолжить знакомство. В этом году сенатор вдруг показал себя поборником правды, борцом против коррупции и защитником американского образа жизни. Но Ари полагал, что подобное превращение одного из самых прожженных политиков было ловкой игрой в преддверии грядущих перевыборов, когда общее настроение избирателей можно охарактеризовать фразой «долой этих мошенников».
Если честно, то и Пич Ари тоже не знал. За исключением тех случаев, когда она устраивала для сотрудников журнала великолепные рождественские вечеринки или заходила в редакцию раз в несколько месяцев – обычно по пути к отцу, – он ее не видел.
Неужели его привлекала печаль, таящаяся в ее глазах? Простое сочувствие к такому же несчастному человеку? А сама она понимала, что несчастна – или ему это просто кажется? Ари провел без сна довольно много предрассветных часов, размышляя над этим вопросом.
По мере приближения к Медицинскому центру машин становилось все больше и больше. Он увидел пару телевизионных автобусов, толстые антенны которых были подняты к небу, словно фаллические символы, и понял, что приехал.
Как и во всех больницах, в здании стояла тошнотворная смесь запахов антисептика и лекарств. Отогнав вызванные этим запахом воспоминания, Ари поспешил к справочному окну в приемном покое.
– В какой палате лежит сенатор Морган?
Женщина взглянула на него весьма недружелюбно, и он прекрасно понял почему.
– Вы не первый задаете этот вопрос. Подождите на улице. Администратор больницы готовит комнату для журналистов, где вы сможете задать свои вопросы о состоянии сенатора.
Несмотря на холодный тон, Ари был ей благодарен. Если она отшила его, значит, отшивает и других репортеров, охотившихся за интервью. При виде такого количества представителей прессы ему стало не по себе. Похоже, положение еще серьезнее, чем он думал.
Ари достал удостоверение журнала «Техас изнутри» и показал его дежурной.
– Я работаю с дочерью сенатора. Она меня ждет. Пожалуйста, скажите мне, где она находится.
Пока есть жизнь – есть и надежда.
Пич металась по комнате ожидания возле отделения интенсивной терапии, утешая себя этим избитым клише. Стены были выкрашены ярко-желтой краской, стулья и диваны обтянуты веселеньким пледом. От этого почему-то становилось еще страшнее.
После обследования в больнице врач сказал Пич, что сенатор держится собственными силами. С тех пор прошло уже два часа. Больше никаких сообщений не поступало.
Это хорошо или плохо? Почему им никто ничего не говорит?
– Сядь, дорогая, – сказала ей Белла с дивана. – Твое хождение взад и вперед заставляет меня нервничать еще больше.
Пич рухнула на диван рядом с ней.
– Господи, как мне хочется сейчас закурить сигарету!
– Ты же бросила курить много лет назад. Почему ты не звонишь Герберту? Ты бы почувствовала себя спокойнее, если бы он был здесь. – Белла задавала этот вопрос уже в третий раз.
– У него операция маммапластики.
– Но ты говорила, что это утром. Наверное, он уже закончил. Правда, дорогая, мне бы хотелось, чтобы он был здесь и наблюдал за тем, как лечат твоего отца.
– Ради Бога, он же специалист по косметической хирургии, а не кардиолог, – взорвалась Пич. Увидев в глазах Беллы боль, она тут же пожалела о своих резких словах.
В этот миг перед ними возникла медсестра, словно материализовалась из воздуха.
– Мой отец… – начала Пич.
Голос ее замер. Она не смогла закончить предложение «Мой отец умер?».
– Состояние вашего отца не изменилось, – торопливо ответила медсестра. – Внизу вас спрашивает человек, который назвался вашим главным редактором.
Пич открыла рот. Ари? Здесь? Зачем?
Герберт Стрэнд уже много месяцев не чувствовал себя так хорошо. Он поступил правильно, сказав о разводе, убеждал он себя, даже если время выбрано не идеально. Теннисный матч он выиграл, операция маммапластики прошла без сучка без задоринки, и к тому же сегодня пришли две новые пациентки.
Он взял историю болезни следующей пациентки, прочел имя на обложке и довольно улыбнулся. Клотильда Дисновски была его удачей. Еще один добрый знак, подумал он, открывая дверь в смотровой кабинет.
Он сделал ей несколько косметических операций: сначала ринопластику, потом провел имплантацию кожи щек и подбородка и операцию век. Последней, но далеко не самой простой была операция груди три месяца назад. Результаты получились впечатляющими. Как в поговорке, сделал из дерьма конфетку.
Войдя в кабинет, он увидел, что она сидит на столе для осмотра и болтает ногами. На мгновение она показалась ему скучающей маленькой девочкой – но всего лишь на мгновение. Никто бы не назвал ее девочкой, заглянув в глаза.
– Как у вас дела? – спросил он, вглядываясь в ее лицо в поисках признаков нежелательных осложнений, например, отторжения имплантатов.
Она перестала болтать ногами.
– Прекрасно.
Он взял ее за подбородок, чуть поворачивая голову вправо и влево, изучая результаты своей работы. Просто великолепно. Никто, глядя на эту женщину, никогда и не подумает, что ее лицо – искусственное.
Герберт отошел к столу, сделал несколько пометок в ее карточке, потом снова повернулся к ней.
– Как ваша грудь?
Она начала расстегивать блузку.
– Посмотрите сами, доктор.
Он давно привык, что женщины пытаются флиртовать с ним. Но в данном случае этим и не пахло. У мисс Дисновски был возлюбленный, кажется, ее коллега, от которого она была просто без ума. Она сняла блузку и расправила плечи, чтобы получше показать идеальную грудь размера 3-С.
– Кажется, я велел вам носить лифчик.
– Мне он не требуется.
«Она права. Я превзошел самого себя», – думал Герберт, пока осматривал и ощупывал ее груди.
Ее соски стали твердыми под его прикосновениями. Клотильда Дисновски была горячей штучкой.
– Вы ощущали какой-либо из тех побочных эффектов, которые мы с вами обсуждали перед операцией?
