Элли покраснела, пробормотала что-то невразумительное и взяла Перри под локоть. Он смущенно улыбнулся ей, и они вышли из комнаты, оставив изумленную Джессику ломать голову над увиденным.
Элли н Перри? Но когда же это случилось?..
Она снова перечитала письмо Лукаса. Там не было ничего, о чем бы не мог прокричать во всеуслышание глашатай на городской площади. Строки дышали любовью, однако никаких интимных сведений письмо мужа не содержало, если, конечно, не считать таковыми рецепт испанского снадобья, которое улучшает цвет лица.
Джессика поднялась наверх, осторожно неся полученное от Элли подвенечное платье. У себя в комнате она бережно расправила его на кресле, провела рукой по шелковистой ткани… «Господи, — подумала она, отступив на несколько шагов, чтобы еще раз полюбоваться платьем, — сколько событий произошло с тех пор, как я надевала его!»
Она опустилась перед креслом на колени и позволила потоку воспоминаний унести себя в прошлое.
Спустя некоторое время она вышла из дому, одетая в костюм для верховой езды.
29
Прогулка оказалась просто упоительной. Светило солнце, дул легкий ветерок, и было очень приятно снова вдыхать свежий воздух полей и чувствовать, как мягко пружинит под лошадиными копытами подстриженная трава дорожки для верховой езды. Умное животное отлично слушалось повода, и Джессика изумлялась самой себе — как она могла забыть, что истинное удовольствие доставляли ей прежде только такие вот поездки?!
Конечно, во всем был виноват несчастный случай в Лондоне, в результате которого она потеряла память.
А теперь, когда память к ней вернулась, она как бы рождалась заново и осознавала, что ее жизнь всегда была связана с лошадьми. Ее отец-ирландец, прежде чем спиться и пристраститься к картам, выращивал лошадей на продажу и сызмальства привил дочери любовь к этим благородным созданиям. Но почему-то никто не помнил тех лет, когда Вильям Хэйворд трудился на благо своей семьи, когда усадьба в Хокс-хилле процветала, зато все говорили Джессике об отце-пьянице, дебошире и картежнике. И все же глубоко в душе она хранила образ любящего родителя, которого, несмотря ни на что, сама любила.
К тому времени, когда она превратилась в привлекательную девушку, ей пришлось оседлать и объездить не один десяток лошадей. Она знала о них все. Она умела делать целительные мази, ставить припарки, принимать крохотных жеребят, прилаживать подковы, запаривать корм. Но она была неграмотна и своенравна. И сторонилась людей. Соседи звали ее дикаркой и смеялись над ней. А потом в ее жизнь вошел Лукас Уайльд…
Разве она могла оттолкнуть его? Никто другой не интересовался тем, что происходило с нею до того, как ее отец спился. Она придумывала всяческие истории о том, как родитель любил ее, как баловал и покупал дорогие подарки. Но ничего этого не было — ни игрушек, ни шелкового нижнего белья. И Лукас прекрасно понял это, но не стал вышучивать ее, а по-прежнему терпеливо выслушивал. На самом же деле она научилась очень ловко избегать своего отца. Но ей это удавалось лишь до тех пор, пока она не стала взрослой и жадность не подсказала ему, как извлечь из красоты дочери выгоду. К счастью, Лукас вмешался вовремя.
Лукас. Она полюбила его в ту самую минуту, когда он защитил ее от двух противных девиц, которые принялись корить «дочь лошадиного барышника» прямо на пороге церкви. Они стыдили ее за то, что она не обучена грамоте, и говорили, что все прихожане смеялись; видя, как она «читает» свои молитвенник, хотя и держит его вверх ногами. Лукас заявил, что это под силу только ученым и очень умным людям, и немедленно доказал, что он тоже может читать книгу, перевернув ее. Они обменялись понимающими взглядами, и Джессика навсегда отдала ему свое сердце.
Бедняжка Лукас! Знал бы он, что она следила за ним, взобравшись на высокий сеновал Хокс-хилла! При малейшей возможности она оказывалась рядом с любимым, мечтая насладиться его обществом. Теперь-то она понимала, что все ее нехитрые уловки искренне забавляли Лукаса, но тогда она надеялась обратить на себя его внимание. Однако же он начал ухаживать за Беллой. Господи, как она ненавидела эту заносчивую и глупую женщину!
Собственно говоря, ненависть пришла позже. В глубине души Джессика всегда понимала, что Лукас принадлежит к другому миру, путь в который ей заказан. Он был принцем из сказки, а Белла — принцессой. Всем казалось, что эти двое идеально подходят друг другу, и Джессика смирилась с неизбежным.
Но Джессика не могла не испытать на Белле свои удивительные способности. Тут-то и выяснилось, что душа у этой женщины черная и отталкивающая Джессика пришла в ужас. Белла была не только лгуньей и лицемеркой, но еще и воровкой. Вдобавок она отличалась поразительной злопамятностью. Слуги, близкие, друзья — те из них, кто имел несчастье когда-нибудь не угодить Белле, в конце концов платили за это очень высокую цену. Больше всего не повезло лакею, который оказался сосланным в колонии за преступление, совершенное Беллой.
Джессика пыталась спасти его. Она пришла к сэру Генри Клиффорду, отцу Беллы, и рассказала ему про лавку ювелира, где Белла продавала семейное столовое серебро, фарфор, хрусталь и драгоценные безделушки. Но сэр Генри пригрозил упечь в тюрьму саму Джессику — если та не будет молчать. И ее отец был подкуплен и то и дело требовал от нее соблюдения тайны.
Она не смогла помочь лакею, но решила во что бы то ни стало уберечь Лукаса от этого брака. Вот почему в ту мочь она послала отца к Лукасу с требованием жениться на обесчещенной дочери. Ведь Белла никогда не вышла бы за человека, который изменил ей с другой.
Но ничего этого Джессика не помнила, она не знала. Где правда, а где ложь, поэтому на церемонии венчания ее лицо пылало от стыда. Еще бы! Ведь все кругом судачили о том, что, вернувшись с войны, Лукас в первую очередь направился в Хокс-хилл. Он якобы собирался навестить отца Джессики, на самом же деле встречался с ней на сеновале.
После того как память вернулась к ней, Джессика не могла без стыда вспоминать эту встречу. Впрочем, каждый из них по-разному вспоминал ее. Сначала Лукас пришел в ярость и даже назвал ее девкой, но потом притянул к себе и крепко поцеловал. Джессика была вне себя от счастья, по ее телу пробежала неведомая ей дотоле дрожь… И Лукас решил, что она боится его. Он оттолкнул ее и грубо обругал самого себя.
Несколько следующих часов она вновь и вновь переживала этот поцелуй и молила небо, чтобы Лукас поцеловал ее еще раз. Именно это ощущение счастья и стыда вспоминала Джессика в день венчания. Немудрено, что она покраснела.
А все-таки жаль, что тогда, на сеновале, она выказала себя такой неопытной… Но тут Джессика устыдилась своих мыслей и встряхнула головой, отгоняя их. Однако губы ее улыбались.
Поднявшись на холм, она бросила поводья на луку седла и окинула взглядом приветливую зеленую долину. Широкая серебристая лента Темзы была испещрена черными точками барж, плывших вверх и вниз по течению. Радовали взор ухоженные поля. На востоке возвышались шпили Челфорда, Хэйг-хаус же и развалины старого монастыря скрывала от глаз излучина реки…
Больше никаких мрачных мыслей, никаких гнетущих предчувствий! Все кончилось. Призраки и тени оставили ее сознание. Джессика была свободна. Свободна!
Она спустилась по склону и поскакала вдоль изгородей. Даже когда перед Джессикой выросла каменная стена, она не заставила лошадь сбавить ход. Она каждый день выезжала на Ромашке — тезке старой Ромашки из Хокс-хилла — и была уверена, что та легко возьмет препятствие. Пригнувшись к шее лошади, Джессика прошептала:
— Ну, хорошая моя, давай! Не подведи!
Ромашка в ответ тихонечко заржала и приготовилась прыгнуть. Но тут откуда-то выскочил заяц и метнулся прямо под ноги лошади. Та отпрянула и встала как вкопанная, а Джессика перелетела через стену и распростерлась на земле.
Некоторое время она лежала неподвижно, изо всех сил пытаясь вздохнуть. Ей казалось, что легкие разорвались и она вот-вот умрет от удушья. Но вдруг она почувствовала, как в груди у нее точно расправились мехи, и она жадно и часто задышала.
Она поднялась и в этот момент увидела всадника, преодолевавшего злополучную стену. Мужчина спрыгнул с лошади и подбежал к Джессике еще до того, как животное остановилось.
Велико же было ее удивление, когда она узнала в безрассудном всаднике Лукаса! А ведь он писал ей,
