Это, наверное, обман! Здесь есть еще кто-то. Юноша, песней сирены выманивший меня в ночь.
Я ударил старика, чтобы он признал свой обман. Он закричал звонким голосом юноши. Это себя я ударил в образе старика. Я в ужасе бежал. В страхе перед самим собой. Боялся, что весь сценарий был порождением моей больной фантазии. Что я не в своем уме. Бежал от него, словно встретил призрак из могилы, мой собственный призрак. Больше я не звонил по 0039. Я достиг абсолютного нуля. Утратил чувство жизни. Больше не принадлежал миру живых.
Девочка моя, ты же всегда говорила, что при такой жизни мне не дожить до старости. Ты раскусила меня. Не знаю, от кого у тебя пророческий дар. Предполагаю, что от мамы. Она ведьма, хоть и пытается это скрыть. Я горжусь тобой. Горжусь, что ты моя дочь. Что ты создала семью и ждешь второго ребенка. Дай потрогать твой животик, детка. Лучший подарок, который ты можешь мне преподнести, — это рожать детей. Чем больше, тем лучше. Я хотел бы видеть, как они растут. Видеть, как ты процветаешь в роли матери. Тебе нужен богатый муж, испанский аристократ, который давал бы тебе все, на что ты укажешь пальцем. Это я не чтобы покритиковать твоего голодранца-учителя. Просто желаю тебе самого лучшего. Пусть у тебя будет все то, что я не смог тебе дать. Не плачь обо мне. Утри свои слезы.
Теперь я спокойнее отношусь к теневым сторонам своей натуры. Лет через сто все забудется, разве не так говорят? Я знаю о жизни меньше, чем знал в семнадцать лет. Я знаю лишь, что ничего не знаю. Ничего не понимаю. Менее всего я понимаю себя. Нет, сидите. Не уходите. А, да, окошко приоткройте немного. Воздух здесь, и правда, не очень. Но я привык. Совсем не обязательно бежать к окну вдвоем, и одна справится. Идите сюда, садитесь. Я хочу сказать что-то важное. Я не хочу, чтобы вы кому-нибудь рассказывали — в том числе моей старенькой маме, — чем я болен. Это такое унижение. Можно сказать, что у меня лейкемия. Звучит красивее. И к тому же не совсем ложь. Давайте назовем это неполной правдой. Лейкемия ведь тоже может быть следствием. Любые формы рака могут всплыть в кильватере. Эта болезнь прямо взывает к фантазии. Не делай такое испуганное лицо, малыш. Знаю, тебе тяжело. Постоянные секреты, столько лет… Но эту последнюю тайну я прошу тебя уважить. Нет, не трогай меня. Это невыносимо, пока я так выгляжу. Похож на привидение. Дай мне немного времени. И я снова стану собой. Ты от меня так быстро не отделаешься. Я силен как бык.
Представь, что как-то хмурым днем мы рука об руку идем по пляжу. Сердито рокочет море. Мы собираем красивые камушки и ракушки. Камушки красные и черные, с маленькими блестящими кристалликами. Мы довольны. Камушки и ракушки — весь наш багаж. Небо над нами возвышается черным ступенчатым слоем облаков. Над горизонтом проходит светлая полоска неба. Облака сжимают полоску, пока она не становится светящейся шелковой лентой, а под конец — блестящей серебряной нитью.
Дни, годы лежат перед нами подобно бесконечной цветущей лозе. Мы — дети вечности. Ты красива. Твои волосы, грудь. Печальные глаза. Ты такая тихая. Живешь в мире, отличном от мира реального. Что это за мир? Почему ты никогда не бывала довольна? Не отвечай. Я знаю ответ: потому что я мужчина, который не любит женщин. Я наслаждаюсь женщинами. Но не вожделею их. Тут ты права. Я не хочу играть роль мужа. По крайней мере, в течение продолжительного времени. Вечерок или два — нормально. Я даже удовольствие от этого могу получить. Я хорошо играю эту роль. Пока не начинаю скучать. Невыносимы и я сам, и женщина. Она становится глупой и пошлой. Наши отношения начинают походить на пародию. Не хочу жить фальшивой жизнью. Хочу быть честным. Быть верным себе. Что это значит? Что я дошел до точки, где нет места компромиссам. Хочу вкусно есть, окружить себя роскошью и красотой. Не надо мне напоминать о том, что дальше однокомнатной квартиры я не продвинулся. Ты всегда умела испортить радость. Загоняешь меня в депрессию. Да, я должен тебе деньги. Ты их получишь, когда мои дела снова пойдут в гору. Какого черта они отменили залоговые ссуды! Помнишь, в молодости мы заложили все твое конфирмационное серебро и мою дорогую гитару. Я даже не успел к ней притронуться. Вначале нам было хорошо вместе. Тебе, может, и не было хорошо, а мне было.
Не хочу больше об этом говорить. Будет, как я сказал. У меня лейкемия. Лейкемия — чистая и эстетическая болезнь. Худеешь, бледнеешь, фактически розовеешь. Я читал потрясающе интересную диссертацию о том, что шансы выздоровления от лейкемии — пятьдесят на пятьдесят. Не думаю, что это не важно. Раз я выбрал лейкемию, мне нужно быть в курсе того, что собой представляет болезнь. Ради правдоподобия. Нет, тебе ничего читать не нужно. Можешь меня спросить, если есть какие-то сомнения. Я довольно хорошо разбираюсь в этом вопросе. Да, да. Двойная жизнь, ложь до самого конца. Может, хватит копаться в прошлом, вместо того чтобы смотреть вперед? И к тому же поздно что-то менять. Я лучше потрачу время на что-нибудь утешительное. Да, мы говорим о моем времени. После меня можете делать, что хотите.
Почему я с самого начала не сказал тебе, что мне и мужчины нравятся? Ну, малышка моя. Мне сперва самому в этом надо было разобраться. В самых смелых мечтах я не мог представить, что был одним из них. Всегда испытывал сильную брезгливость к педерастии. Помню, как в Египте, на практике, мы только поженились… Это было ужасно. Грустная свадьба? Я не создан для брака. Почему тогда женился? Ты знаешь. Чтобы сохранить квартиру. Мы могли получить квартиру, только поженившись. Такие тогда были правила. Я пожертвовал собой ради нас. Был в плохой форме первые годы после женитьбы. В постоянной депрессии. Самое мрачное время в моей жизни. Постепенно привык. Думаю, что хорошо играл свою роль. А потом, когда мы ждали тебя, детка, случился рецидив. Семейный образ жизни с появлением ребенка накладывал еще более крепкие оковы. К счастью, ты девочка. Мальчика я бы не перенес. С девочками проще. Мне всегда было проще с женщинами. Женщины умнее. Мужчины такую непристойную чушь порой несут. Я отлично менял подгузники. В основном это я с тобой сидел, пока ты была маленькой. Ты все время мне противоречишь, малыш. Явно хочешь испортить настроение. Что бы ты ни говорила, моя версия такова. Именно я сидел с ребенком. После развода, конечно, ты. Она же с тобой жила. Меня с ней не было.
Ну вот, я ушел от темы. Египетские мужчины были мне омерзительны. Их липкие прикосновения и голодные взгляды. Я чувствовал себя грязным. К счастью, мне удалось устоять перед призывами следовать за ними в бесконечные темные улочки. Как-то за мной шли молодые люди, от которых пришлось нырнуть в голубые ворота большого белого дома. Я взбежал по истертым каменным ступеням и спрятался в комнате, похожей на гостевую, с низкими диванами и еще более низким придиванным столиком. На столике стоял поднос с мельхиоровыми кружками и мельхиоровым кувшином покрытым узором. У меня до сих пор сохранилась та кружка, которую я взял с собой, когда осмелился выйти на улицу. Из нее я пью чай по утрам. Я сказал тебе, что это сувенир, купленный на базаре. У нас больше не должно быть тайн друг от друга, малыш.
А вообще, моя жизнь была так невинна. Мне не о чем жалеть. Ложь? Обманы? Я считаю все эти — давай назовем их историями, необходимыми. Хрупкий клей, склеивавший мою разбитую жизнь. Возьмите бокалы, малышки. Сейчас я не могу пить вина, но мне будет приятно смотреть на вас. Нам же надо выпить за нового внука. Мне нужно выйти, привести себя в порядок. Помоги мне, малыш, пожалуйста. Кстати, не берите мои полотенца. Вытирайте руки салфетками. Это я так, на всякий случай.
V
Аутодафе
Они проведут неделю на даче: ему надо восстановить силы после тяжелого воспаления легких. Краше в гроб кладут — щеки ввалились, подбородок и лоб выдаются вперед. Даже виски ввалились, обозначив форму черепа, обтянутого тонкой кожей, которая иссушена бесчисленными утомительными приступами жара. На такси доехали до очаровательного местечка в Северной Зеландии, их отдушины. В багаже, среди прочего, два тяжелых чемодана с его дневниками, начиная с детских лет.
Дача — маленький домик из мореного черного дерева с белыми окнами и крышей, покрытой зеленым толем. Убогая хижина размером с вагончик. Внутри все как тогда, в пятидесятые, когда она была построена. Плетеная мебель в цветочек и шторы цвета карри остались от прежних хозяев. Все как при въезде. Вкус тут ни при чем, просто никто не хотел тратить время на дачу. Дача должна сослужить свою службу, и не более. И они любили ее как дорогого члена семьи, всегда готового принять их с распростертыми объятиями.
Дом, купленный в приступе эйфории из тех соображений, что в случае нужды его всегда можно продать, принадлежал ей. Их отношения были как раз такого рода, где «твое — это мое». Они по-прежнему
