легкостью. Встала, вытряхнула песок из волос. Вот так, прочно стоя на песке длинными узкими ступнями, она казалась Нине картиной самой Матери Земли. Нина подняла велосипедную корзину, в которой лежали купальники. Но Элин настояла на том, чтобы нести ее самой.
— Дай мне. Ты же тащишь на себе папу, — сказала она с ангельской кротостью и пошла вверх по склону. Нина следовала за ней по пятам.
— Тебе хватает забот с ребенком, — сказала она, пытаясь объяснить распределение труда.
Дома в саду их нетерпеливо ждал Стефан. Он скучал в одиночестве, хотя днем разговаривал мало, в основном сидел, углубившись в Пруста. Но теперь вот отложил книгу и высматривал их подслеповатыми глазами. Терзался страхами: вдруг с ними что-то случилось, или они по неосторожности попали под машину, или Элин упала и потеряла ребенка. Завидев их на дорожке, подозвал и попросил рассказать о пляже. А поскольку рассказывать было нечего, разве что Элин спала, а Нина плавала в Швецию, он разочарованно уткнулся в свою книгу. Они снисходительно отнеслись к плохому настроению Стефана, обычно он скрывал его под напускной бодростью и ухарством, напоминая этим свою мать.
Он что, правда соскучился за те неполные два часа, что их не было? Об этом Нина с Элин говорили на кухне, готовя ужин. Может, болезнь его смягчила, сблизила с ними? Столько вопросов, на которые у них нет ответов. Ведь он всегда был так от них далек, занятый своей сложной жизнью, карьерой и поздно пришедшим успехом. К большому сожалению Элин, даже внук не интересовал его. Стефан любил ребенка в умеренных дозах. В плане чувств для него это было слишком обременительно. Внук мешал чему-то иному, большему, чем жизнь.
Нина во время приготовления пиши выпила бутылку вина. Алкоголь ослабил нервное напряжение, вызванное присутствием Элин. В этот последний вечер у нее было редкое чувство близости с дочерью. Внезапно Нине показалось, что отпуск закончился слишком быстро, мысленно она уже попрощалась с дочерью и заскучала. Элин озабоченно косилась на нее. В детстве ей слишком часто приходилось видеть мать пьяной и больной.
— Тебе уже хватит, мама, — сказала Элин, когда Нина собралась открыть еще одну бутылку.
Осталось всего несколько дневников. Пока Элин накрывала на стол, Нина разжигала гриль. Ей хотелось покончить со всем этим до десерта, чтобы вечером спокойно посидеть с любимыми людьми. Огонь разгорался хорошо. В нетерпении она положила на гриль сразу все дневники, и пламя тут же погасло. Пришлось начинать все сначала. Элин, взявшая на себя роль хозяйки, угощала родителей. Ее хорошее настроение заражало, и даже аутодафе прошло легко и без задержек. Нина курсировала между грилем и столом. Только Стефан оставался на месте. Задумчивый и молчаливый, он, по-видимому, получал удовольствие от всей этой суеты вокруг него. Ел больше обычного, положил себе две бараньи отбивные. Элин похвалила его аппетит и сказала, что надо хорошо питаться и когда он вернется домой. Он пообещал ей следить за здоровьем.
— Правда, скучно заниматься собой в этом плане, но ради вас я готов, — произнес он.
Этот слишком короткий вечер для Нины стал частью вечности. Она мечтала, как бы им втроем куда- нибудь съездить, когда Стефан придет в норму. Ее мечтания были прерваны подъехавшим автомобилем с сидевшей в нем парой молодых актеров, которых Стефан взял в театр, вступив в должность главрежа. Они стояли у машины, не решаясь подойти. Лицо Стефана омрачилось досадой. Ему не хотелось, чтобы кто- нибудь видел его в таком жалком состоянии. Он любил общество, только когда был в хорошей форме.
Но что случилось, то случилось, ничего не поделаешь. За секунду его лицо переменилось, глубокий вдох, и вот он уже переключился и оживленно машет им, приглашая за стол. Пришло время десерта, на гриле лежали последние дневники. Наконец они загорелись. Теперь можно спокойно вздохнуть. Слава Богу, что эти двое не приехали раньше, а то пришлось бы придумывать какое-то объяснение. То, что лежало в пламени, уже невозможно было опознать.
— Пахнет крематорием. — Бодиль уселась за стол, оживленная, энергичная. С тоской поглядев на живот Элин, попросила разрешения потрогать. Элин охотно позволила.
— Сжигаем садовый мусор, — сказал Стефан, — завтра собираемся домой.
— Мы слышали, ты попал в больницу, хотели узнать, как дела, — произнес Франс, ласково глядя на Стефана. Эта пара — верные друзья. Нина лично с ними не общалась, но очень им симпатизировала. Элин же считала их манерными.
— У меня была жуткая пневмония. Вот и все, — сказал Стефан.
— Ты неважно выглядишь, — озабоченно произнесла Бодиль.
— Мне уже намного лучше.
— Не похож ты на человека после воспаления легких, — сказал Франс. Он был в удобной спортивной одежде и кроссовках. Волосы ежиком, длинные темные ресницы. Очаровательный плотный маленький мачо.
— А у вас тут уютно. — Бодиль с интересом огляделась. Чутье подсказывало ей: что-то здесь не так. Не все то, чем кажется.
Элин принесла яблочный пирог, украшенный кусочками темного шоколада.
— Чудесно, чудесно. — Франс помог ей расставить тарелки.
Нина ковыряла оставшуюся золу. На месте сгоревших дневников словно возникла зияющая пустота.
— Пойди сюда, сядь, оставь гриль, он никуда не денется, — сказал Стефан.
— Очень оригинальная идея — использовать гриль в качестве садового камина. — Бодиль освободила место для Нины. Та сидела как на иголках, боясь неосторожным словом выдать болезнь Стефана.
Элин готовила кофе, бегала между кухней и террасой. Казалось, она не замечала неловкой ситуации, в которой молодые люди, расположенные к отцу, не были виноваты. Они искренне беспокоились о здоровье Стефана и, казалось, переживали, что вторглись в триединство и не могли проникнуться его атмосферой.
— Мы просто заехали поздороваться, узнать, как у тебя дела. Совсем не собирались напрашиваться в гости. — Бодиль пыталась понять тягостное настроение, царившее за столом. Наверное, причина была в остекленевшем взгляде Стефана, в его лице — лице умирающего человека, но она отбросила эту мысль.
Франс старался разрядить обстановку, рассказывая театральные сплетни:
— А вы слышали, что Сара, она была у тебя няней в «Ромео и Джульетте», выходит замуж за директора театра «Талия»? И что она нашла в этой тупой свинье? Наверняка из-за главных ролей.
— Лучше бы ей остаться лесбиянкой, — добавила Бодиль.
— Ну, она ведь не первая женщина, которая выходит замуж за тупую свинью, — вступился Стефан за свою старую пассию. — И потом, любовь могла изменить его, — продолжил он защитительную речь. Стефан не выносил пересудов и сплетен. Видимо, понимал, что и сам — легкая добыча. — Я очень высоко ценю Сару как актрису и как женщину, чтобы вы знали.
— Конечно, шеф, мы ничего плохого и не имели в виду, — попытался сгладить неловкость Франс.
Разговор снова зашел в тупик. Молодые люди явно не вписывались в сокровенный уклад триединства, в чем у них не оставалось сомнений из-за болезненного вида Стефана. Франс поднялся, Бодиль последовала его примеру. Высокая светловолосая «femme fatale»[16], она была одета в узкие брюки и короткую футболку в обтяжку.
— У вас усталый вид, у всех троих. Отдыхать — тяжелый труд. Надеюсь, мы не слишком помешали вам. Нам только хотелось убедиться, что ты жив.
— Может, по рюмочке на дорожку? — вяло предложил Стефан.
— Нет, спасибо, ты, похоже, сейчас и без рюмочки свалишься. — Бодиль наклонилась и поцеловала его в лоб. — Выздоравливай. Ради всех нас.
— Да, нам без тебя никак. Ты — надежда театра. — Франс заключил его в объятия и похлопал по спине, словно передавая Стефану часть своей энергии. Тот с трудом поднялся и проводил их до машины, они еще раз обняли его, словно не надеясь больше свидеться.
Когда он в своем развевающемся кимоно вернулся на террасу, Элин сказала:
— Они не поверили.
— Чему? — Стефан удивленно моргнул.
— Что это обычное воспаление легких.
