Как дела, молодой человек?

- Мы увлеклись,- добродушно заметил гость.

- Вы любите сладкий? - Это уже ломала комедию мама.

- Две ложечки, пожалуйста. Не беспокойтесь, прошу вас.

- О, пустяки.

Снова скрип - мама тактично удалилась. Кати на цыпочках подкралась к двери, прижалась к замочной скважине и сделала знак, что видимость вполне приличная.

Я встал.

Разговор между тем продолжался.

- Как-то вы сказали, что в нашей организации был бы истинный рай, если б не столько воров! - сказал гость по-прежнему глуховато, но с какою-то странной настороженностью.

- Это слегка преувеличено.

- Действительно, рай! Но для кого? Для воров!

- Ну и что? Разве его создали я или вы?

-- Ни я, ни вы. Но мы создаем благоприятную почву.

Воцарилась мертвая тишина. Я тоже подошел к двери.

- Мотай отсюда!

Кати без звука подвинулась. Я опустился на колено. Гость, молодой человек в очках, положил по- домашнему локти на стол и улыбался. Папа, схватившись за голову, смотрел в сторону.

- Вы же знаете, товарищ Кёрнеи, я и не думаю отгораживаться,- сказал он наконец, нервно ероша волосы и сморщив лицо.

- Знаю. Раньше вы намекали, что вас тревожит другое. А тут коррупция....

- С коррупцией не все еще ясно,- папа откинулся на спинку стула и сжал челюсти.

- Ну что ж, дело за вами. Вы все и выясните. Срочно подсчитаете...

- А что, если Зойоми заручится поддержкой... сверху... Вы понимаете? - Папа вцепился руками в стол, так что пальцы побелели.

- Боитесь? - глядя поверх очков и раздувая ноздри, Кёрнеи подался вперед.

- Боюсь. Страх не такая уж редкая птица, товарищ Кёрнеи! - На лбу у папы заблестели капельки пота, руки по-прежнему судорожно стискивали угол стола.

Снова тишина. Оба смотрели перед собой.

- Тогда, по делу Лакса, вы были правы! - с живостью сказал Кёрнеи.

- А мне за это намылили шею!

- Но сейчас мы будем вместе. Или мне вы тоже не доверяете?

- Отчего же...- Папино лицо чуть-чуть просветлело.

- Тогда за дело!

Папа не ответил, рассеянно закурил - руки у него противно дрожали - и уставился в одну точку, как будто был один.

Осторожно отодвинув стул, Кёрнеи встал, папа тоже. Он смотрел на гостя все тем же отсутствующим, стеклянным взглядом, так что я испугался, не забыл ли он, что перед ним человек. Наконец он нехотя заговорил.

- Грязное дело!-сказал он кисло.

- В этом-то вся беда. Они, кстати, менее брезгливы.

Я посмотрел на Кати: лицо у нее вздрагивало.

- Ты что-нибудь понимаешь?- запинаясь, спросила она.

- Черт их там разберет! Ладно, помолчи.

Хлопнула входная дверь.

- Ушли,- сказала Кати, вздохнула и потерла лоб.

А меня слегка замутило, где-то в желудке зашевелилась злость.

- Видела?-сказал я сестре.- Он дрожал, как осиновый лист.

- Ни капельки не дрожал. Просто думал...

- Нет, дрожал! Трясся!.. А ты не хочешь ничего замечать.

Я рванул дверь: мама убирала со стола и на нас взглянула так, будто видела впервые.

- Андриш! Открой окно! А ты вынеси чашки!

Задумавшись, она продолжала убирать посуду, а я открыл форточку и взялся за книгу. Вошла Кати и тоже уселась с книгой. Но мы только смотрели на буквы.

Вскоре вернулся папа, и мама сразу же на него налетела:

- Зачем он приходил?

- Ты же слышала,- устало, с раздражением ответил он.

- А зачем ты его провожал?

- Вежливость всегда обязательна,- сказал папа, махнув рукой. - Кто же эти пройдохи?

Он что-то шепнул ей на ухо.

- Господи! Настоящая панама! - воскликнула мама и содрогнулась.- Что ты ему обещал? - подозрительно спросила она, помолчав.

- Ничего.

- И внизу ничего не обещал?

- Ты не веришь?

- Господи! Опять ты хочешь впутаться в...

- По-твоему, все дела одинаковы... Дай мне подумать!

- Я припоминаю...

- Знаю, знаю...

- После истории с Лаксом ты получаешь самую маленькую премию!

- Тогда ведь было совсем другое. Там была политика.

- Да. Политика. А ты защищал того идиота...

- Лакс идиотом не был. И я сказал правду.

- Ты сказал ее не вовремя!

- Допустим! А что ты хочешь сейчас?

- Чтобы ты не писал никаких заявлений. Если ему хочется, пусть пишет сам!

- Это ничего не изменит. Потом мы поменяемся местами.

- Ну что же, лезь, старайся! Ты напишешь заявление, а другие останутся в стороне.

- Да, да!.. Дай мне подумать.

- Тебя все возненавидят. Потому что все так делают.

- Ты абсолютно права. С завтрашнего дня и я начну так делать. Ты довольна?

- Ты с ума сошел?

- Тебя это удивляет?- сдавленным голосом спросил папа, и взгляд у него стал смятенным.

Потом они ушли в его комнату. Кати, конечно, мало что поняла и смотрела на меня с ужасом. Да и мне сперва пришлось построгать мозги. Что же это? Папа прямо сказал: «Боюсь». При этом лоб у него пожелтел и взмок. Конечно, правду тогда он сказал не вовремя. Выходит, правду не всегда следует говорить? А жаль. Правду говорить одно удовольствие. А мама дрожит от страха, потому что боится заявления. Но ведь Кёрнеи можно верить. Кто же он, этот Кёрнеи? И что теперь будет? Правда, что теперь будет?

■

Кати пообедала и смоталась, а я, заявившись домой, стал жарить яичницу на сале. Она, разумеется, подгорела: щурясь от едкого дыма, я, стоя, сжевал яйцо с черными крапинками, потом поискал сигарету и закурил. Но скоро пришлось ее бросить, потому что раздался стук в дверь.

Кровь ударила мне в голову, я просто замер от удивления и не мог языком шевельнуть, чтобы поздороваться: в дверях стояла Агнеш в плотно облегающем желтом пуловере.

- Привет! Кати дома?

- Нет... А я не гожусь?