достоинством.
Что она могла сказать ему теперь? Извини? Это слово говорят, когда случайно натыкаются на кого-либо, но не тогда, когда обрекают человека на ужасные страдания.
Серповидный шрам Годрика отчетливо выделялся на загорелой коже, и Мейрионе пришлось закрутить на палец несколько прядей, чтобы подавить желание погладить шрам. Что, если кто-то специально вырезал эту метку на его лице?
Годрик сердито взглянул на леди Монтгомери:
– Ты должна была найти платье для моей пленницы.
– Я бы так и сделала, если бы нас не заперли в твоей спальне. – Сильвия презрительно выпятила губу.
Годрик пожал плечами:
– Вы могли бы попросить караульного.
Леди Монтгомери насупилась, как капризный ребенок:
– Они мне не повинуются.
Сложив руки на груди, Годрик прислонился к каменной стене, и тут Мейриона встала между ними. Ей было достаточно споров и без этой мелочной перебранки по поводу ее внешнего вида.
– Я вполне довольна своим нарядом.
Годрик перевел на нее сердитый взгляд и некоторое время внимательно ее оглядывал.
Под этим откровенно раздевающим взглядом ее предательские соски начали твердеть.
Скрывая замешательство, Мейриона тоже скрестила руки на груди.
Наконец он пожал плечами:
– Меня мало волнует, что на тебе надето.
Она сощурила глаза в молчаливом возражении, но он неожиданно подал руку, как будто не произошло никакой ссоры, и они пошли по коридору в направлении большого зала, откуда до них доносился громкий смех.
Когда они приблизились к залу, Мейриона крепче сжала руку Годрика. Войдя, он сразу повел ее к столу.
К удивлению Мейрионы, вид зала совершенно изменился: сотни свечей создавали вокруг праздничную атмосферу. На столе и на широких скамьях были расставлены подносы с едой. Пол был чисто выметен. Запах прокисшего вина исчез, сменившись ароматом свежеиспеченного хлеба и жареного мяса. Солдаты и женщины, одетые в нарядные одежды, двигались вокруг, возбужденно болтая, дети носились за большими собаками, которые бегали между скамьями, опрокидывая кубки огромными хвостами.
Пока Годрик вел ее к огромному столу в дальнем конце зала, шум не стихал. Стол стоял под единственным украшением, имеющимся в зале, – резным ястребом, сидящим на спине дракона. Это был фамильный герб рода Монтгомери.
Место Годрика представляло собой величественное, богато украшенное кресло, совсем не такое устрашающее, как кресло в спальне.
– Где мой сын? – требовательно спросила леди Монтгомери.
Годрик в раздражении забарабанил пальцами по деревянному столу, кожа вокруг его глаз сморщилась.
– Вероятно, отсыпается после обильных возлияний. Сильвия хотела что-то возразить, но Мейриона заговорила первой:
– Оставь ее в покое! – Она повернулась к Сильвии: – Наверняка утром ваш сын будет чувствовать себя лучше.
Схватив Мейриону за руку, Годрик усадил ее рядом с собой.
– Упаси тебя Бог бросить мне вызов перед моими людьми, – прошептал он ей на ухо.
Ее чувство вины тут же испарилось, и Мейриона отдернула руку.
– Я задам тебе хорошую порку, если ты не будешь мне повиноваться. – Мрачный огонь в его глазах дал ей понять, что он говорит правду, и готовое сорваться возражение застыло у нее на губах. Этот Годрик был совсем чужим. – Скажи, что ты все поняла.
– Да, милорд.
Отвернувшись, Годрик указал леди Монтгомери на кресло с другой стороны, и она, сев, тотчас же повернулась к нему спиной, словно обидевшийся подросток.
Годрик нахмурился, но промолчал, и тут рядом тявкнула собака, а затем из-под стола внезапно появилась дочь Годрика, держа за ухо гончую. Маленькая девочка старательно тянула собаку за собой, но та, вырвавшись, с жалобным визгом опять забилась под стол.
Вскарабкавшись на колени к Годрику, девчушка чмокнула его в щеку и посмотрела на Мейриону с победной улыбкой, а потом показала ей язык.
Мейриона сжала губы, твердо решив найти общий язык с ребенком.
– Ну же, садись! – прикрикнул Годрик на маленькую проказницу.
Девочка взобралась в кресло, стоявшее рядом с креслом леди Монтгомери, ее миловидное крошечное личико едва виднелось из-под дубовой столешницы, и тут же Байрон, взгромоздившись на стул рядом с Мейрионой, потянулся за кубком с вином.
