вас, учителей, нет своего маленького кладбища. У вас будут только сломанные судьбы. И твой Андрей уже наломал дров будь здоров. Ты же сама говорила, что он оставил женщину с ребенком.
– Ты же не знаешь, какие там были обстоятельства! – пыталась защитить его я.
– И ты не знаешь, а должна была бы узнать. Он и твою судьбу сломает через колено и пойдет дальше. Он не способен отдавать, только брать. Он ведь не предложил тебе выйти за него замуж?
– Это неважно. Формальность.
– Ну, не скажи. Это ответственность. Значит, он не способен нести ответственность за других. Да и за себя тоже, как мне кажется.
– Тебе нужна бумажка?
– Да, я врач, мне нужна бумажка. Официальное заключение. Но ты решай сама.
– Я уже все решила.
– Я знаю.
Тогда я не поняла, о чем говорит мама. Поняла спустя много лет. Она была права. Даже страшно, как она была права.
Любимые ученики Андрея… Один спился, другой сел в тюрьму, третий покончил жизнь самоубийством. Никто не выбился в люди, как говорится. Ужасные истории. А такие были хорошие мальчики…
У его учеников, тех, кого он особенно выделял, судьбы оказались сломаны. Я все искала разгадку – почему? Откладывала эти мысли на потом и опять к ним возвращалась. Меня всегда удивляло, почему Андрей выбирает себе в любимчики таких детей – странных, нервных, неуравновешенных. Почему именно с ними ему интересно, легко и весело. И вдруг поняла – он сам ведь был такой по натуре. Поэтому и с детьми быстро находил общий язык, поэтому и дети его любили: Андрей Сергеевич вел себя не как мужчина, а как рефлексирующий, обидчивый и заносчивый подросток, такой же, как они – его ученики. Наверное, поэтому дети не любили меня, уважали, боялись, но не любили. Я не опускалась до их уровня. Всегда помнила, что я – взрослая, а они – дети. И я принимаю решения и знаю, как лучше для них. Я была учителем, который всегда прав, а они – учениками, которые должны молчать и слушать. Андрей был с ними на равных. В плохом смысле слова. Он был им другом. Условным. Потому что дружить по-настоящему – нести ответственность, помогать, поддерживать – он не умел.
Новости, как всегда, приносила Лена.
– Вы помните Вову Алексеева?
– Нет, не очень, – ответила я.
Конечно, я его помнила, еще бы нет. Умный парень с явными математическими способностями. Яркий, талантливый. Но… гадкий внутри. Нагловатый, с большим самомнением. Меня он ни во что не ставил. Считал занудной дурой. Андрей его любил, выделял. Смеялся надо мной. Защищал его – говорил, что мальчик может позволить себе такое поведение. Он – не средний зубрила, «каких ты любишь», – добавлял он. Мы с ним спорили до крика.
– Он должен прилично себя вести. Не унижать других. Не хвастаться своими способностями, – доказывала я Андрею после очередного сорванного его любимчиком урока. Отец Вовы был обладателем роскошной библиотеки, в которой имелись и букинистические издания. Вова никогда не испытывал потребности в чтении, но издеваться любил. Вытаскивал из папиной библиотеки редкую книгу, которую я просто не могла прочитать, и спрашивал, что я думаю о том или ином герое.
– Я не читала, – признавалась я.
– А эту книгу? – ехидно интересовался Вова, доставая из портфеля раритетное издание, которое я даже в руки побоялась бы взять.
– И эту не читала, – отвечала я. Класс начинал лыбиться, понимая, что учителя унижают на законных основаниях.
– Ему нравится надо мной издеваться! Понимаешь? Он испытывает удовольствие! – доказывала я Андрею.
– Зато представляешь, сколько хороших книг мальчик прочитал за это время? – смеялся он. – Если бы не твоя необразованность, он бы к библиотеке на пушечный выстрел не подошел. А так у него есть стимул уткнуться в книжку – надо же тебя на следующем уроке подколоть.
– Ты считаешь, что это смешно?
– Во всяком случае, забавно. Кстати, а почему ты не читала столько прекрасных книг?
– Потому что я не могу их достать! – почти орала я.
– А ты попроси у него – почитать, на время.
– Ты тоже издеваешься?
– Нет, совершенно серьезно.
Потом я подумала, что это может быть хорошим педагогическим приемом. И на следующем уроке попросила:
– Вова, а принеси мне, пожалуйста, я почитаю, и мы все обсудим.
– Мне папа не разрешает книги из дома выносить, – сказал Вова.
Он сказал это без сожаления, а тоном победителя – это означало, что он сможет дальше надо мной издеваться. К тому же я знала, что Андрею он книги приносил, а тому и в голову не приходило дать книгу мне хотя бы на ночь. Мне кажется, если бы я попросила, то он бы дал, но сам – никогда.
Я не знаю, во что бы вылилось наше с Вовой противостояние, но он скоро из школы ушел – родители уехали работать в другой город.
У Андрея на лице было написано разочарование. Он был как мальчишка, которому не дали досмотреть до конца футбольный матч, и он не знал, какой счет и кто выиграл.
В общем, Вову Алексеева я помнила хорошо.
– И что с ним случилось? – спросила я Лену.
– В тюрьму сел.
– За что?
– Кража в особо крупных размерах.
– Меня это почему-то не удивляет.
– И говорят, что это не в первый раз, – жутким шепотом продолжила Лена, – что он уже сидел.
– И это меня тоже не удивляет.
– Да ну вас. Не буду вам ничего рассказывать, – обиделась Лена, которая ожидала, что преподнесет сенсацию.
– Не рассказывай. – Я знала, что она все равно расскажет.
Еще один мальчик, которого Андрей любил, – тихий, с девичьими чертами лица, нежный и тонкий Пашенька Лосев повесился. Из-за несчастной любви.
А мои ученики… Стали уверенными крепкими середнячками. Достойными членами общества. Много известных, в телевизоре выступают. Говорят ерунду, чушь, очевидную глупость, но уверенно и весомо. Вот и поди знай, как лучше учить. Я всегда была обычным учителем, каких много, а Андрей – «особенным».
До сих пор вспоминаю «знакомство с родителями» – Андрей был против, но я настояла. Ради мамы. Чтобы соблюсти хоть какие-то приличия.
Мама тогда попросила нас с Андреем уйти на кухню разрезать торт и осталась один на один с его мамой – Надеждой Михайловной.
Та выскочила из гостиной как ошпаренная, в слезах. Андрей кинулся за ней.
– Мам, что случилось? – спросила я.
Мама сидела за накрытым столом и рисовала пальцем на бумажной салфетке круги и квадраты.
– Мне нужно подумать, – сказала она, из чего я заключила, что она сейчас поставит Андрею диагноз и пропишет лечение.
Так и было.
– Вам нельзя будет иметь детей, – сказала мне мама. – Ты должна это знать сейчас. Очень большой риск патологий.
– С чего ты взяла? У него уже есть ребенок, и с ним все в порядке.
Мама посмотрела сквозь меня и вздохнула совсем тяжело.
– Знаешь, столько лет работаю и никак не могу понять – почему я, как следователь, должна клещами