независимой. Марина была обычной женщиной, которая хотела… чего-то большего. Или она и вправду полюбила Андрея, как никогда и никого в жизни. Она захотела, чтобы он был ее, все время. Чтобы говорил, куда идет, чтобы возвращался не тогда, когда ему вздумается, чтобы… чтобы как у людей – отпуск вместе, выходные, гости. Чтобы если не семья, то хоть какая-то ее видимость.
Что на Марину тогда нашло – непонятно. Она выпила дешевого коньяка и начала плакать. Ей стало жалко себя, свою судьбу, жалко того ребенка, от которого она, не задумываясь, избавилась. Это была обычная бабская истерика. Настоящая и яростная. Она перестала быть сдержанной и мудрой. Вывесилась за борт и плакала куда-то в воду. Ей было плохо. Очень плохо. Она кричала, что Андрей ею пользуется, что он не мужчина, а эгоист и мерзавец. Он стоял молча и слушал. Марина не учла одного – погодных условий. Шел мелкий моросящий дождь. Она просто не удержалась и упала в воду.
Ее, конечно, выловили. С ней все было в порядке. Она помнила, что врач хмыкнула – мол, на пьяных ни одной царапины. Но ей было наплевать на врача, на себя – она искала глазами Андрея и не находила. Его не было рядом. Не было и тогда, когда ее вылавливали, вытаскивали из воды, вызывали «Скорую». Он ее бросил.
Марина пролежала неделю дома – с банальными соплями и кашлем, а потом вышла на работу. Андрея в ее жизни уже не было.
Я вот думаю, сколько судеб может сломать один человек? Пусть не сломать, но наследить, как грязными ботинками по чистому полу. И не обернуться. Пойти дальше, оставляя за собой комья грязи.
Андрей был из таких людей. Я всегда вспоминаю, как он говорил мне про того ученика, Вову Алексеева, что я не обратила бы на него внимания, будь он посредственностью. А то, что он был маленьким мерзавцем, привлекло мое внимание. Выходит, и Андрей был выдающимся, выбивающимся из общего ряда, толпы. Он, как говорила моя мама, был из «сволочных». Но я его вспоминаю, как никого другого. И те годы были самыми яркими в моей жизни.
Лена тоже часто вспоминает именно то время, когда я вела у них русский, а Андрей – физику. Смеется, глаза загораются. Выходит, все, что было потом, не затмило, не перебило.
Даже когда мне поставили диагноз – а у меня онкология, и начались боли, о которых меня предупреждали, – я удивлялась. Разве это боль? Нет, тогда, когда умерла мама, а Андрей вернулся к Анаконде, было больнее. В сто раз. И тогда, когда я примерзала к лавочке под ее окнами, было страшнее жить дальше. Хуже, чем тогда, уже не будет. Это я знала точно. Поэтому мне были не страшны операции, о которых я даже рассказывать не хочу.
Андрей тогда вернулся домой, к совершеннейшему счастью Надежды Михайловны. Отец был сдержан, но вроде бы тоже рад.
– Что ты собираешься делать дальше? – спросил он, когда они впервые за долгое время сидели и ужинали все вместе.
– Не знаю, – ответил Андрей.
– Что значит – «не знаю»? Нужно искать работу.
– Найду.
– И где?
– Без разницы. Мне все равно.
– Андрюша, как это? – ахнула Надежда Михайловна. – Папа!
Она всегда в присутствии сына называла мужа не по имени, а именно так – «папа».
– Что – «папа»?
– У тебя же в институте наверняка есть место, – воодушевленно продолжала Надежда Михайловна.
– Пусть сам устраивается. Я не собираюсь заниматься кумовством, – отрезал он.
– Какое кумовство? Он же твой сын. Он же талантливый!
– Если талантливый, то пробьется.
Андрей вышел из-за стола. Надежда Михайловна потянулась за салфеткой, чтобы вытереть слезы. Отец тоже бросил вилку и ушел к себе в кабинет.
– Почему ты так с ним? – зашла к мужу Надежда. – Он же твой сын, мы должны ему помочь. Это же нормально!
– Я не могу, – ответил он.
– Можешь, просто не хочешь.
– Хорошо, не хочу. Мне никто не помогал. Я сам пробивался. Пусть он попробует. Он лентяй и наглец. Странно, что ты этого не видишь.
– Или ты ему поможешь, или я не знаю, что сделаю! – вдруг сказала Надежда.
– Ты в любом случае сделаешь то, что хочешь. И Андрей тут ни при чем, – ответил муж.
Надежда быстро сморкнулась и вышла из кабинета. Она думала, что муж ничего не замечает. А оказывается, он все знал. Знал, что у нее появился другой мужчина. Хотя ничего не было – просто встречались несколько раз. Гуляли, разговаривали. Ей льстило внимание, льстили его взгляды, слова.
– Ты должен ему помочь, просто обязан, – сказала она мужу утром за завтраком.
– Я никому ничего не должен. Тема закрыта.
Надежда смотрела на него и думала, как может так, в одно мгновение, все измениться. Хотя почему в одно мгновение? Просто сейчас, именно сейчас, она смотрела на него и ничего не чувствовала. Как будто он был посторонним человеком. Не близким, не родным, а чужим, совершенно чужим.
– Я тебя не понимаю, – сказала она, – совсем не понимаю.
– А я не понимаю тебя, – ответил он.
– И что ты предлагаешь в таком случае?
– Ничего. Ничего. Просто оставь меня в покое.
– Хорошо. Как скажешь.
Видимо, в Надежду Михайловну тогда вселился бес. Иначе как можно объяснить такое совершенно ей не свойственное поведение? Она прожила те полгода, как будто в ней была не она, Надя, а другая женщина.
Надежда никогда не умела принимать решения. Так, по большому счету. Она знала, чего ей хочется, а чего не хочется, но не добивалась, не шла к цели. Плыла по течению. Если бы тогда Сергей, молодой, подающий надежды студент, не предложил ей выйти за него замуж, она бы не настаивала, ничего бы не сделала. У нее все получалось как-то помимо нее, само собой: и замужество, и рождение Андрюши. Она всегда слушалась мужа, советовалась с ним по мелочам, оставляла за ним последнее слово.
Но теперь она сама подала на развод. Сергей настолько этого не ожидал, не принял всерьез, просто не поверил, что Надя пойдет до конца.
Нет, он до последнего надеялся, что она одумается.
– Что ты хочешь? Что мне сделать? – спросил он.
– Помоги Андрюше.
– Нет.
– Нет так нет.
– Ты меня что, шантажируешь? Если я устрою его на работу, мы останемся вместе и все будет по- прежнему?
– Да, считай, что это шантаж.
– Но по-прежнему уже не будет. Ты стала другая.
– Значит, не будет.
Развод – формальный, спокойный и технический – тоже стал для Сергея ударом. Он не думал, что все так просто – вчера у него была семья, а сегодня – ничего. Ни жены, ни дома. Ничего. Иди, куда хочешь, делай, что хочешь. Свободный человек. Только ему была не нужна эта свобода. И идти никуда не хотелось, и делать ничего не хотелось. Ему нужно было возвращаться с работы домой, к жене. Ужин, кабинет, газеты, книги. А все эти страсти были уже не для него. И он никак не ожидал, что жена рискнет все разрушить. Думал, искренне надеялся, что она не посмеет, не отважится.
Надежда тогда впервые в жизни не плыла спокойно по жизни, а гребла руками против течения. И, что удивительно, выплыла.
На следующий день после официального развода Сергей нашел для сына место в лаборатории
