– Да нет в этом письме ничего для нас интересного, – вяло отмахивался Федя.
– Чтобы так говорить, нужно иметь факты, опровергающие анонима, а у вас их нет.
– A y анонима они есть?
– Мы перед анонимом не ответчики, нам аноним денег не платит.
– Но…
– Никаких «но»!
Плюясь в душе, Федя взял письмо и ушел в свой кабинет. Там он вновь перечитал его и пришел к выводу, что написать анонимку мог человек, от роду которому было лет шестнадцать-семнадцать. Приближенные Хуснутдинова не могли написать сие без разрешения или без молчаливого согласия Папы, а тот дать такого согласия не мог, поскольку обрыв лифта у субчиков не его горе.
И вдруг Федю осенило. «Идиот, – подумал он, – ты забыл правило не считать других глупее себя. А что, если автор специально подставляет беднягу Атоманского, зная, что версия эта не будет подтверждена… Но анониму не нужно этого: аноним прячет что-то другое, но что? Нарушения ТБ? Слишком мелко… Есть что-то еще. Это точно».
С осознанием этого к Феде пришло и то, что не приходило эти две недели. Он понял, как можно взбаламутить воду, чтобы в мутной водичке решить все проблемы и ответить на все вопросы.
Первое, что сделал Федя во исполнение задуманного, – достал из стола папку с образцами шрифтов пишущих машинок.
Машинка, на которой был отпечатан текст анонимки, явно «Ятрань». Но среди имевшихся в наличии образцов каминских «Ятраней» такого оттиска не было. И Федя пошел другим путем. Он взял линейку и тщательно исследовал частные признаки шрифта. Искомая машинка плохо пропечатывала верхнюю перекладину у литеры «г», у литеры «о» был едва заметный разрыв слева, а литера «а» чуть наклонена вправо, будто она все время спотыкалась, цеплялась хвостиком за неровности на бумаге.
Выждав два дня, Федя поехал на станцию. Оставив машину у конторы СМУ, он зашел в спецкомендатуру. Маленький и юркий, как ящерица, капитан Масловец, имевший у спецконтингента кличку «Крученый», перебирал бумаги у себя в кабинете.
После непременных вопросов, именуемых дежурными, о жизни и оперативной обстановке Федя «зацепил» начальника за самое больное место – план.
Начальник спецкомендатуры тут же начал клясть Хозяина, «от которого все зло на свете». И если бы не его тупость и не самомнение, если бы он не считал себя, как Чан Кайши, специалистом во всех вопросах, то Масловец сейчас бы горя не знал, руководил бы спокойненько условно-осужденными, а не этими…
После всех причитаний Масловец в который раз рассказал Феде историю о том, как Хозяин написал письмо в УВД, не согласовав его даже с начальником милиции. Федя искренне посочувствовал ему и попросил показать это злополучное письмо, с которого началась каминская спецкомендатура. Письмо это хранилось у Масловца, и он частенько показывал его коллегам, как и то, в котором Хуснутдинов, пытаясь исправить свою ошибку, просил увэдевское начальство о смене профиля спецкомендатуры с «условно- освобожденного» на «условно-осужденный».
Масловец достал из сейфа письмо, отдал Феде и, стоя у него за спиной, начал комментировать слог Шарифа Шафутдиновича. Делал он это чрезвычайно зло и изобретательно, но Федя его не слышал: он весь превратился в глаз, а глаз, как известно, только видит.
Феде стоило большого труда не показать свою радость, когда он сразу же наткнулся на спотыкающиеся «а» и литеры «г» со слабой пропечаткой верхней перекладины.
Он вернул письмо Масловцу, поговорил еще немного обо всем и ни о чем и направился в здание напротив.
– Агнесса Васильевна, – сказал он секретарше, – Шариф Шафутдинович меня ждет…
Фраза эта была первым, что взбрело ему в голову, потому что он плохо соображал сейчас, возбужденный тем, что наконец нашел ниточку, которая приведет его к клубочку.
– Шариф Шафутдинович ждет вас, – ответила секретарша, и взгляд ее не был враждебен, а скорее выражал озабоченность, если не испуг.
Хуснутдинов встретил его, как и в предыдущий раз, почти с радостью.
– Времени в обрез, – сказал Федя, – я буквально на минутку… Какой-то супостат написал в управление и к нам анонимку о том, что Атоманский единственный виновник случившегося. Анонимка напечатана на машинке… Тут Федя сделал паузу.
– Ну-ну, – сказал Хуснутдинов, почти не волнуясь.
– На той машинке, что стоит у вас в приемной, Шариф Шафутдинович.
Федя оставил Хуснутдинову лазейку для отступления специально. Он мог бы сказать: на той, что у Агнессы Васильевны, и тогда Хозяину вывернуться было бы труднее.
– Кто вам сказал?
– А нам ничего говорить не нужно, – ответил Федя. – Анонимка ушла в два адреса, а у нас в управлении эксперты в десять минут не только машинку вычислят, но и облик анонима установят, как на фотороботе (тут Федя загнул, однако обман подействовал – Хозяин чуть покраснел, но тут же взял себя в руки).
– Сторожа уволю… Агнесса Васильевна все жалуется: чехол на машинке не так лежит…
– Но это что, это было позавчера, – словно не слыша его, продолжал Федя, – а сегодня еще одно письмо пришло, напечатано на той же машинке, но уже за подписью начальника второго участка. Хотя это, скорее всего, липа, кто-то хочет подставить его или просто отвести от себя внимание.
– Нельзя ли взглянуть, – спросил Хуснутдинов, – на то, что сегодня пришло?
«Ага, – удовлетворенно подумал Федя, – то, что пришло позавчера, тебя не интересует… Ну, конечно, стоит ли читать письмо, которое ты, может быть, сам дал команду написать».
– Да что вам эти анонимки? – сказал Федя. – Скорее всего, и в первой, и во второй ерунда полнейшая, хотя… Может быть, мне стоит переговорить с начальником второго участка?
– И все-таки, – продолжал настаивать Хуснутдинов, покраснев, – ну хоть одним глазком.
– Нет-нет, Шариф Шафутдинович, – сказал Федя, а потом, словно выдавая государственную тайну, добавил почти шепотом: – Одно могу сказать… Во втором послании говорится, что первую анонимку написали вы.
– Я… я… – поперхнулся Хозяин и из красного сделался багровым.
– Ну ладно, задержался я тут у вас… Машинку закрывайте под замок, чтобы кто попало ею не пользовался. Свой имидж беречь надо, ведь так и действительно могут подумать, что вы дали поручение секретарше анонимку напечатать.
На Хуснутдинове не было лица, он невразумительно бормотал:
– Как можно… да разве так кто-нибудь может подумать… да разве…
– Да, кстати, а где я могу найти начальника второго участка?
– На строительстве, – сказал Хуснутдинов. – А лучше приходите завтра на планерку, и после мы с ним поговорим.
– Хорошо, завтра так завтра.
Все шло прекрасно. Хуснутдинов всполошился и теперь не преминет, конечно, встретиться с начальником второго до него.
Федя не пошел вниз, а прошел к умывальнику, постоял там минуту и направился обратно. Он надеялся услышать, как Хуснутдинов дает секретарше указание разыскать начальника второго участка.
Хуснутдинов действительно находился в приемной. Он действительно ждал, пока Агнесса Васильевна отыщет что-то в какой-то книге. Но здесь «великий психолог» Внучек ошибся: это была не телефонная книга, а толковый словарь, в котором секретарша безуспешно пыталась отыскать значение слова «имидж».
Федя вышел на улицу, сел в машину.
Конечно, с начальником второго участка он ни встречаться, ни говорить не будет. Завтра он позвонит Хуснутдинову, скажет, чтобы он не брал в голову тот бред, что написан в письме, и все. Но это будет завтра, а сегодня пусть Папа помается и поволнуется, ему будет полезно: сам заварил эту кашу…
Ближе к вечеру позвонил Толстых, и Федя пошел к нему. В коридоре прокуратуры, рядом с кабинетом Семена, сидел Баженов – главный механик «Союзжелезобетонстроя». В Каминске он появлялся наездами, Федю не знал и поэтому неприязненно посмотрел ему вслед, видя в нем очередного блатного
