– Знаешь, – сказала она, – я устала от такой жизни, от тебя, от твоей работы, от твоих выходок… Можешь подавать заявление о разводе.
– Почему я? – вырвалось у Феди.
– По кочану… Стыдно тебе будет, если это сделаю я. «А может быть, Наталья права? Она выросла в семье, где все человечество делилось на простых людей и начальство. Простые люди – работают, начальство – руководит ими и «имеет все». Отсюда, чтобы выбиться в люди, дочери нужно выйти замуж за начальника. И в этом никто не видел ничего зазорного и постыдного – устраивается человек, да и только… Вот и Натка пыталась устроиться и притащилась в общежитие политеха к чилийцам. А тут подвернулся защитник нравственности – Федя и начистил пятак Наткиному хахалю, собиравшемуся увезти Натку в Латинскую Америку. Так они познакомились. И Натка привязалась к нему: будущий инженер, значит, в скором времени – начальник. И она ждала, пока он станет начальником, и потому терпела и общагу, и его работу на заводе и в управе, и поехала с ним в Каминск, надеясь, что все в скором времени изменится… Но не судьба, и теперь она окончательно поняла, что не на ту лошадку поставила…
Встречать Надеина на станцию поехал сам шеф. По приезде в отделение они заперлись в Федином кабинете и о чем-то говорили. Потом пригласили его.
Федя открыл дверь и вошел, не зная, как себя вести. Но все стало на свои места, когда Надеин холодно ему кивнул, а шеф заспешил сообщить, что инспектор приехал только с целью расследования факта «грубого нарушения своих обязанностей Внучеком». У шефа всегда было скверно с правовыми формулировками: как можно нарушить свои обязанности?
– А теперь, – сказал Карнаухов, – инспектор хочет посмотреть ваши дела.
– Ничем не могу помочь, – сказал Федя и не стал продолжать.
У шефа, который очень волновался, округлились глаза, он не знал, как ему поступить.
– Почему? – выручил его Надеин.
– Вот уже неделю я не имею возможности попасть к себе в сейф.
– Да? – удивился Надеин.
– Распоряжение Балдахинова, – пояснил шеф.
– Тогда чего же мы ждем от него?
– Замотался совсем, – сказал шеф и пошел открывать свой сейф. – Такое происшествие… впервые за мою оперативную практику…
Дела Внучека Надеин смотрел недолго, из чего Федя сделал вывод, что Серега смотрел не всё, а только то, что могло касаться Кондратьева. После этого инспектор заглянул на пяток минут к шефу, вновь вернулся, плотно прикрыл дверь, добавил громкость у радио и сказал:
– Что ты наделал?
– А-а, – махнул рукой Федя.
– А-а, – передразнил его Серега. – Садись, поговорим… Я прочитал твою объяснительную, посмотрел документы и пришел к выводу, что отсутствуют как раз те, которые могут подтвердить твою липу с помощником… На первый взгляд это абсурд: зачем тебе их уничтожать, если ты сам сообщил об этом начальнику и ничего не скрываешь… Но это только на первый взгляд. Я помню, что ты всегда был романтиком и всегда идеализировал и людей, и ситуацию. Но все это было бы полбеды, если бы ты не пытался обратить в свою веру других, с твоей контактностью это не трудно. А когда ты убедил людей и они стали твоими единомышленниками, вдруг выясняется, что твои взгляды не соответствуют реалиям жизни… Вот так, Федя, жизнь течет по своим законам, они на придуманные тобой не похожи. И в этой жизни на коне тот, кто понимает это или уже не понимает, но шкурой чувствует… Почувствовал человек, что река меняет русло, – поплывет дальше, нет – будет выброшен на берег или на мели останется, в лучшем случае… Я, в отличие от Балдахинова и Карнаухова, знаю тебя хорошо. Ты не способен на такую липу, во-первых, потому что эта липа тебе не нужна, во-вторых, потому что тебе нет необходимости липовать, так как ты без труда мог приобрести и Кондратьева, и еще кого-нибудь: у тебя чутье на помощников, этого никто не отрицает, не отрицал, во всяком случае, до сегодняшнего дня. Значит, – все проще, ты таким идиотским способом решил прикрыть своего источника, хорошего парня, которого ты купил на разговоры о патриотизме, справедливости, защите Родины и всего человечества. Ты вообразил себя маленьким принцем Экзюпери, который считал себя в ответе за всех, кого приручил… Ты понял, что парень с фамилией Кондратьев взвыл бы, столкнувшись с Дробиным, открыл бы для себя, что в КГБ не одни романтики, как Внучек, но и такие хваты, как Дробин… А Дробин, в отличие от тебя, как раз тот человек, который чувствует, что русло реки меняется. Он всегда будет на плаву… Сойдут наши руководители с ума, потребует общественность раскрыть агентуру и начать жизнь сначала – он глазом не моргнет и первый это сделает, не подумав даже, что все это только политика, заложниками которой станут эти люди, и не больше… Так?
– Так, – ответил Федя и покосился на дверь: ему показалось, что пол чуть-чуть прогнулся. – Но я, разумеется, не скажу этого в управлении.
– Конечно, потому что ты уничтожил как раз те документы, которые подтверждают, что Кондратьев существовал. Отсюда вывод: ты не хотел передавать источника, а так как без веских причин это невозможно, то пошел самым идиотским путем из всех, что можно придумать: написал объяснительную, что якобы отчитался о при обретении источника, а на самом деле приобрести его не смог и продолжал гнать липу, выдавая информацию, полученную у других, за информацию липового Кондратьева.
– Да тебе бы в КГБ работать, – криво улыбнулся Федя, – на три метра под землю видишь…
– А я там и работаю, – не приняв улыбки, ответил Надеин, – и хотел бы, чтобы и ты там работал, а то останутся там такие, как Дробин…
Помолчали.
– Мне в этой щемящей душу истории не совсем понятно одно, – продолжил Надеин, – только ли для того, чтобы не свести его с Дробиным, ты вывел своего апостола из игры?
– Нет, Серега, – ответил Федя, и от внимания его не ускользнуло, что Надеин слегка поморщился от такой вольности, – не только… Времена пошли для моего разумения мало понятные. Идет травля органов, того и гляди какой-нибудь ярый общественный деятель предложит начать жизнь сначала. Как мне людям в глаза потом смотреть? А парень этот далеко пойдет и, я надеюсь, принесет пользу и людям, и Родине, о которой все поумневшие говорят сейчас на иначе, как в ироническом тоне.
– Дай Бог, чтобы так и было, – сказал Надеин, – только я не верю, чтобы он смог по достоинству оценить твой поступок.
– А он о нем и не знает.
– Это на тебя похоже, ты, наверное, целую комбинацию прокрутил?
– Да, – ответил Федя.
– Я тоже это понял и поэтому встречаться с тем, кого ты выдавал за Кондратьева, не буду…
– И правильно, там все шито-крыто… А знаешь, Серега, – начал Внучек, – демократы…
– Федя, – перебил его Надеин, – тебе тридцать пять, а ты веришь в то, что мир делится на демократов и консерваторов… Мир – это люди, и этим все сказано. Они если и делятся, то на ловких людей и неловких. Ловкие всегда наверху, на теплых местах, на то они и ловкие… Но ловких людей много, а теплых мест мало, и одни ловкие пытаются потеснить других. Лучше всего это получается, когда общество находится в трудной ситуации, в кризисе, например… Тогда просто ловкие объявляют ловких, занимающих теплые места, не справляющимися со своими обязанностями, а отсюда вывод – они должны уступить место другим. Ловкие на должностях сопротивляются, но они обречены, поскольку те, что рвутся на их места, не отягощены их ошибками, с ними не связывают тот же кризис. Итак, одни ловкие, вытеснив других, пришли к власти. Они имеют некоторое время, чтобы взять свое от своего положения. Если этот период совпадает с еще не совсем понятными социальными процессами и положение общества улучшится, то ловкие люди, пришедшие к власти, еще долго будут находиться наверху и считаться благодетелями наций и народов. Если же этого не произойдет. – их сменят другие ловкие. Они под тем же знаменем обеспечения всеобщего блага вытеснят первых, и так будет продолжаться без конца, причем, если внимательно посмотреть, то это одни и те же люди. Им все равно, какая система, какой строй и какой флаг над ними…
– Кто же относится к ловким? Все, кто наверху?
– Не обязательно… К ловким людям относятся: и твой нынешний шеф, и Дробин, и Балдахинов, и даже, мне почему-то кажется, интуиция у меня оперативная, – твой Кондратьев. А к неловким – ты.
– А ты циник, Серега.
