Подошел автобус. Федя сел в него и стал смотреть в окно, ничего при этом не видя. Мысли его были заняты другим.
«А что, если подобное случилось бы со мной, с моими родственниками?»
Он представил себе, как бы он выкручивался из такой ситуации, не имея денег, и не нашел выхода. Выход всегда был связан с наличием денег, а их у него-то как раз и не было.
Было еще светло, когда Федя добрался до Светлановского моста. Он спустился под мост со стороны универсама, по противоположному склону бывшего оврага, прошел до того места, где начиналась лестница.
За эти дни здесь ничего не изменилось, да и не могло измениться. Все как прежде, и даже старуха сидит в той же беседке, и тот же пес изредка откликается на лай соседских собак.
Федя поднялся по лестнице до самого верха, прошел по наклонной тропинке до кустов и вышел на остановку…
В голове его уже складывался план завтрашнего разговора с Юнаковым.
Открывая двери прокуратуры, он мысленно представлял себе знакомую троицу, развалившуюся на стульях возле кабинета следователя. Но коридор перед кабинетом был пуст.
«Наверное, Юнакова нет на месте», – подумал он, но опять ошибся. Юнаков был в кабинете. Все тот же чистенький молодой человек, аккуратно составляющий протоколы, с маской значительности на лице, какую носили в недалеком прошлом его комсомольские сверстники.
– А-а, Внучек, – сказал Юнаков, чем покоробил Федю: ему все же не двадцать пять, как следователю, а тридцать семь. – Присаживайтесь. Что привело?
– Есть некоторые соображения, – ответил Федя.
– Они только что возникли или вы пересмотрели свои взгляды?
– Нет, я своих взглядов не пересматриваю.
– Не хотите, так сказать, поступаться принципами, – хохотнул Юнаков.
– Не хочу, – не приняв его тона, ответил Федя.
– Похвально, – с едва уловимой иронией превосходства более информированного человека над человеком менее информированным сказал Юнаков.
Начало беседы не понравилось Феде, и он уже пожалел, что пришел сюда.
– Так какие соображения? – спросил Юнаков. – Вы еще сомневаетесь в причинах смерти Коломийца?
– Нет.
– И это не связано с вашим самостоятельным расследованием?
Тут Федя вспомнил старуху в беседке и ответил:
– Расследование я еще не начал, хотя осмотр места происшествия произвел.
– Я об этом уже знаю, – самодовольно усмехнулся Юнаков.
– Я хотел бы, – продолжил Федя, не обратив внимания на реплику следователя, – чтобы вы мне кое в чем помогли…
– В чем, к примеру?
– Ну… – начал Федя, – хотя бы в предоставлении информации… Не появлялся ли под мостом еще кто- нибудь, кто осматривал место происшествия… Преступников, вы знаете, часто тянет на место преступления?
– Откуда вам это известно? – спросил Юнаков, потянулся к делу и заглянул в протокол первого допроса. – Вы же инженер, а не юрист… Вы что? Детективов отечественных начитались и полагаете, что все профессионалы – взяточники и только и делают, что хоронят дела, если они представляют малейшую трудность в расследовании… Так?
– В чем-то так.
– Угу, в чем-то. А вы думали, что это вам не по зубам, потому что вы не специалист… Кстати, вы уже попали в поле зрения нашей доблестной милиции, – произнес он жестко.
– Мне ли бояться нашей доблестной милиции! Моя милиция меня бережет.
– Так-то, так, – ответил Юнаков. – А что, если эта доблестная милиция как раз и посчитает вас преступником, которого, как известно, тянет на место преступления?
– Ну, в этом случае, я надеюсь, не менее доблестная прокуратура ее поправит.
– Ну что ж, логично, но милиция – это полбеды, если не сказать большего: вообще не беда. Хуже всего, если Коломийца действительно убили. Тогда вы, наш дорогой гость и Пинкертон, подвергаете себя серьезной опасности… И это уже не шутки.
– В конце концов, я подвергаю опасности себя, и это мое дело… Если государство не может защитить моих друзей и меня самого, то закон дает мне право делать это самостоятельно.
– Закон дает вам право защищаться, – уже мягче сказал Юнаков, – но не подменять органы следствия. – Он опять заглянул в протокол и добавил: – Уважаемый Федор Степанович. – Следователь чувствовал, что информированность его о Внучеке была меньшей, чем было необходимо для правильной его оценки.
– Федор Степанович, – начал он после некоторой паузы совсем уже другим тоном, – как бы вы отнеслись к человеку, который пришел к вам на производство, посмотрел на сборку какого-нибудь агрегата и сказал: вы все делаете не так. Что бы вы ему сказали? Наверное, указали бы на дверь… И это у вас, технарей, где сам совет или оценка каких-то действий не задевает чьих-либо интересов. Другое дело у нас… у нас дилетанство не только невозможно, но и вредно, потому что опасности подвергаетесь не только вы сами, но и другие люди, о которых вы, может быть, даже и не знаете.
– Но такое возможно только в том случае, если смерть Мишки произошла не от несчастного случая, что само по себе и является подтверждением совершения преступления.
– Слишком дорогая цена, – категорически заявил Юнаков.
«Не получается полноценного контакта, – подумал Федя, – сейчас он начнет рассуждать, как должна быть ценна человеческая жизнь, и все сведется к общим словам о гуманизме. И все же, надо подавить в себе неприязнь к следователю, иначе вообще ничего не получится».
Когда-то Федины преподы говорили: если хочешь управлять другими людьми, установи психологический контакт. Мало заставить кого-то делать что-то, нужно, чтобы он делал это не под нажимом. Напор – штука хорошая, но кратковременная, и, если он не подкрепляется чувствами признательности или симпатией, такой союз может распасться в любой момент.
«Поэтому придется начать все сначала».
– Брат Коломийца приезжал и рассказывал, что Мишка не был музыкальным руководителем, а работал машинистом сцены во Дворце профсоюзов в Воркуте… Но и этого мало, в последнее время он представлялся коммерсантом…
– И что из этого следует?
– Из этого следует, что он мог представиться кому-нибудь коммерсантом и, таким образом, попасть в поле зрения тех, кто охотится в Сочи за коммерсантами.
– Гипотетически мог, – сказал Юнаков, – но для того чтобы эту версию доказать или опровергнуть, необходимы…
– Да, да, необходимы доказательства. Вот их и нужно собрать. Ведь раньше у нас даже данных не было, чтобы выдвинуть эту версию, а теперь они появились, – говорил Федя, сердцем чувствуя, что опять настораживает собеседника, и тот думает не столько над его версией, сколько над тем, откуда взялся этот резвый свидетель, не шизофреник ли он?
– Мне кажется, что вы не все сказали о себе, – произнес Юнаков. – У вас в рассуждениях чувствуется определенная логика и много специальных терминов: доказательства, версии, поле зрения… Сейчас этому учат в инженерных вузах?
– Я какое-то время был безработным, – начал Федя.
– И подрабатывали следователем…
– Нет, но я много читал специальной литературы…
– Ну вот, наконец, все стало на свои места.
– Но какое это имеет значение? К вам пришел человек, принес ключ к разгадке преступления, а вы сходу
