его отвергаете…
– Ни в коем случае, – ответил Юнаков, – я не отвергаю…
«Еще бы, разве можно отвергать помощь населения в расследовании преступлений».
– …не отвергаю, а только говорю, что это – предположение, причем, не основанное на фактах.
– Нет, – сказал Внучек, – не предположение, а факты – вот они. Коломиец-младший дня за три-четыре до своей смерти познакомился с женщиной, которую зовут Виолетта, она ниже среднего роста, один глаз у нее зеленый, а другой карий…
– Вы что? Сами это видели?
– Нет, об этом мне рассказал Коломиец.
– Маловато, – начал было Юнаков.
– Я еще не закончил, – сказал Федя, – Виолетта подарила Мишке нательный пояс для хранения денег… Он этот пояс носил, но, разумеется, без денег, поскольку деньги хранил в шкафу… Я спрашивал вас тогда про пояс. Вы сказали, что пояс не нашли, точнее пояса на время осмотра не оказалось. Вот интересно, сняли пояс в морге или…
– Или на месте происшествия и не занесли в протокол?
– Да.
– Утверждение, конечно, для следователя оскорбительно, но могу вас сразу разочаровать… На этот раз в ваших словах нет логики. Если в поясе не было денег, то он не представлял интереса ни для работников милиции и прокуратуры ни, тем более, для работников морга…
– Значит, пояс сняли до приезда сотрудников.
– Возможно, если наличие этого пояса подтвердил бы кто-нибудь еще… Но я допросил за это время давнего друга Коломийца…
– Николая из «Жемчужины»?
– Да, а еще я допросил хозяйку вашего дома… «Хорошо, что не хозяина».
– …и они ничего об этом не говорили. А Коломиец не отличался скрытностью, и все, что с ним происходило днем, рассказывал вечерами… Как информация?
– Нормально, – не нашел, что ответить Федя, – но вернемся к делу, мне не осилить его одному…
– Федор Степанович, вы похожи на сумасшедшего. Вы же сами понимаете, что найти Виолетту в Сочи невозможно. Тем более женщины на отдыхе любят представляться чужими именами… Но я все-таки дам поручение уголовному розыску, может, в поле зрения их когда-нибудь попадала некая Виолетта… Я вам это обещаю…
– Вот и прекрасно, а если у меня что-нибудь появится я, к вам зайду или позвоню… Ваш телефончик, на всякий случай.
– Федор Степанович, – Юнаков уже говорил вполне благосклонно, как со старым другом, который еще чего-то недопонимает и вот-вот должен, наконец, понять, – не стоит заниматься самодеятельностью. Сочи далеко не образцовый курортный город, каким он был совсем недавно, но видеть во всем преступную руку тоже нельзя. В данном случае это как раз тот случай… Но вы не беспокойтесь, мы все проверим и, если будут доказательства…
– Доказательства будут, – не дал ему договорить Федя.
– Но я все же попросил вас не заниматься самодеятельностью, занятие это не безопасное и…
– Ну что вы, – сказал Федя, – конечно, никакой самодеятельности, но я верю в случай, вдруг мне случайно встретится красавица Виолетта.
– Тогда сразу ко мне, сразу ко мне… Но найти в Сочи женщину, которая знакомится с мужчинами, все равно, что соломинку в стоге сена. Сочи – специфический город. Он – курорт, и все, кто сюда попадает, жаждут отдыха и развлечений и, разумеется, находят их: кто в море и солнце, кто в картах и женщинах, кто в вине… Кому что…
Федя встал со стула. Нужно было сделать некий заключительный аккорд в этой партии, чтобы Юнаков почувствовал себя если не чуть-чуть виновным, то чуть-чуть обязанным перед ним. Это создаст основу для будущей встречи и более теплого приема, а если понадобится, и помощи… Но он ничего не придумал и произнес:
– До свидания…
Однако он недооценил Юнакова. Прощаясь, тот сказал:
– В Сочи, конечно, все возможно… Возможно, Коломиец встретил грабителей; возможно, он налетел на хулиганов, развлекавшихся таким образом; возможно, он поскользнулся… Я знаю, вы думаете, что следователь пытается прекратить дело, но это не так… Будут доказательства – будет основание думать иначе. А пока же все говорит о том, что это несчастный случай… И не думайте, что в Сочи следователи не работают, а отдыхают… Они работают, хотя и одеваются, может быть, не по-рабочему… Кстати, помните ту тройку крутых ребят из коридора? Сейчас они ходят другими коридорами, менее комфортными и более длинными.
На улице Федя вытащил записную книжку и записал адрес прокуратуры. Номера телефона Юнаков ему так и не сообщил. Скорее всего, следователь не хотел, чтобы дотошный свидетель беспокоил его.
Постояв немного в тени здания прокуратуры, Федя натянул на голову кепочку и пошел на пляж.
Купрейчик, его лечащий врач, был психиатром, хотя и возглавлял в Каминске отделение неврологии. Отделение занимало двухэтажный особняк в центре города, до революции принадлежащий купцу первой гильдии Егорову. С той поры особняк мало изменился внешне, те же каменные узоры над окнами, те же капитальные каменные ворота, и только каменная кладка на них «Егоровъ» завешена доской с названием «Каминская больница. Отделение неврологии».
По поводу этого названия у Купрейчика были постоянные споры с главным бухгалтером больницы. Тот время от времени пытался срезать персоналу отделения надбавки за вредные условия и дополнительный отпуск, мотивируя это тем, что отделение, судя по вывеске, неврологическое, а не психиатрическое.
– Меняйте вывеску, – говорил главбух, – иначе с меня ревизионное управление штаны снимет.
– Черт с ними, со штанами, – отвечал Купрейчик, – зато люди будут приходить к нам и лечиться без страха, что на них будут показывать пальцем после стационарного лечения.
Такие разговоры проходили в кабинете главного врача Каминской больницы Виктора Витальевича или просто Витальича. Витальич не забыл те времена, когда сам был врачом, а не заведующим больничным хозяйством и брал сторону Купрейчика. На это главбух говорил:
– Дело ваше, вам и отвечать, – и покидал кабинет, оставляя нападки на вывеску до следующей ревизии.
В марте, когда снег чернеет, слеживается, и дворникам приходится больше работать ломом, чем лопатой, к «крейсеру» подъехала «скорая», из которой выбрался несколько потяжелевший за последние два года Виктор Витальевич. Витальич с места в карьер предложил ему полечиться у нового специалиста, что появился в Каминске недавно, год назад.
Специалист раньше работал в Н-ске, но что-то там не заладилось у него с женой. Он бросил все и приехал в Каминск, так как знал Витальича еще с институтских времен.
– Он врач от Бога, – говорил Витальич, – это чудо, что его заполучил Каминск… Надо пройти у него обследование, и все твои болезни, если они есть, конечно, как рукой снимет…
Так Федя познакомился с Купрейчиком, который, как и Витальич, был чуть старше его. Купрейчик взял его в отделение, лечил, а по выписке предостерегал от резкой смены окружения, климата, места жительства… Все это он, как и Мишка, называл неблагоприятными факторами, с которыми неокрепшая после лечения психика Феди могла не справиться.
Федя шел по олеандровой аллее, стараясь не выходить на солнце, которое в больших дозах – тоже неблагоприятный фактор, и думал, что, влезая не в свое дело, он подвергается воздействию еще одного фактора, могущего разрушить все, что с таким трудом наживуливали Витальич и его институтский друг.
Людей на пляже было немного. Федя выбрал место в тени бетонного бона, расстелил на гальке полотенце и лег на него.
С характерным шорохом накатывались на прибрежную гальку волны, в неразборчивый гул сливались голоса взрослых отдыхающих, в такт набегающим волнам визжали дети, приятная прохлада вливала в тело
