результате проснулся совершенно разбитым… и даже начал побаиваться, что у него разболится голова.
В окне брезжил рассвет. Он встал, побрился, взял со стола приготовленный с вечера бутерброд, сунул его в полиэтиленовый пакет и вышел из дома.
На пляж «Жемчужины» он попал, обойдя морем металлическую сетку, отгораживающую этот цивилизованный уголок от прочего не цивилизованного, дикого мира, затем прилег на один из разбросанных по пляжу лежаков, играя роль раннего купальщика, но ни в коем случае не чужака, вторгшегося на чужую территорию.
Он подставлял ласковому утреннему солнцу, которое и светит, и греет, но еще не сжигает, спину, живот, бока и ждал, пока пляж заполнится гостями «Жемчужины» и можно будет начать работать.
Скоро это время пришло, и он целый день добросовестно перебирал всех женщин в возрасте от двадцати до тридцати пяти, но… все было напрасно. Ни на приметы, ни на интуицию, ни на запах рыбка не клюнула…
Обратно он пошел через гостиницу. У центрального входа посидел на скамейке под грибком, посмотрел на выходящих из гостиницы женщин, на таксистов, стоящих перед выходом и предлагающих ехать куда угодно и кому угодно, сомнительных девиц в коротких кожаных юбках и светлых блузках, которые стояли чуть в стороне от таксистов и спорили о чем-то.
Внучек поднялся со скамейки и пошел через стоянку машин к мосту.
Вскоре он был у знакомой лестницы. Поднимаясь по ступеням, он ощутил чувство душевного комфорта. Словно он поднимается по ступенькам своего дома, а дома не только стены помогают. Дома все помогает, в том числе, и ступеньки. Нужно только, чтобы они чувствовали в нем хозяина, а не человека случайного или, того хуже, пришедшего в дом с недобрыми помыслами.
Федя валялся в своей комнате, краем уха прислушиваясь к шумам во дворе. Вот слышны голоса доминошников, вот голос Магды, звук гитары, который и звуком назвать трудно, это, наверное, кто-то из мальчишек дергает за струны…
Итак, надежды на то, что он найдет Виолетту на пляже «Жемчужины», не оправдались… Надо было пережить неудачу и двигаться дальше.
Следующим местом поиска будет пляж «Маяк», о котором говорил Мишка и на котором он бывал не единожды.
Утром он был на «Маяке». «Маяк» – платный пляж, и Федя ожидал увидеть благоустроенное пространство, вроде «Жемчужины», только без казино, баров и бассейнов. Но он заблуждался. Пляж действительно был огороженным и платным, но этим его преимущества перед дикими пляжами заканчивались. Относительно ухоженной была центральная дорожка, ведущая к воде, да несколько десятков топчанов с некоторым подобием крыши от солнца над ними. Все остальное представляло такое же печальное зрелище, как и на неогороженных пляжах.
«Почему сюда идут люди? – думал Федя, «отстегивая» контролерше деньги. – Видимо, эффект забора дает надежду на защищенность и гарантию, что, выйдя из воды, ты не обнаружишь вместо одежды пустое место или пустые карманы».
Конечно, именно эта надежда тешила душу тех, кто приехал отдыхать диким способом. Потому что любимой темой разговоров на пляжах была тема краж… Не однажды в день можно было услышать, как «один мужчина вылез из воды и ему вообще нечего было надеть» или как «одна женщина принесла все свои сбережения на пляж, потому что боялась оставить их у хозяйки, отошла всего на минуточку, чтобы купить мороженого, вернулась – все на месте, и одежда и сумочка, только в сумочке нет сбережений».
Работая на «Маяке», Федя применил испытанный уже метод, разбил пляж на участки и тщательно изучал в них женщин цветущего возраста. Несколько раз ему казалось, что он нашел, но при ближайшем рассмотрении оказывалось, что это не так: среди возможных Виолетт не было ни одной с разным цветом радужек глаз.
В обед Федя выбрался за пределы пляжа к маленькому кафе из четырех столиков. Там он перекусил и всю жару провел у входа на пляж под навесом, просматривая входящих и выходящих женщин до тех пор, пока у него не зарябило в глазах от цветных платьев, сарафанов, сафари, бикини и женских фигур, стройных и не очень, загорелых и совсем без загара.
Вечером Федя со скучающим видом обошел пляж, который уже не казался таким убогим, как утром (человеческий глаз ко всему привыкает), и собрался уходить, но задержался, так как заметил, что людей на пляже стало не меньше, а больше.
Объяснение этому было простое. Чуть выше пляжа размещался концертный зал, построенный в летнем варианте, с крышей, но не сплошными стенами.
Мощные усилители концертного зала доносили музыку и голоса исполнителей прямо на пляж, превращая после двадцати часов купальщиков в слушателей, которые бесплатно наслаждались концертами приезжих знаменитостей.
Федя был равнодушен к современной музыке, и не стал пополнять ряды слушателей. Перекусив в том же кафе, что и в обед, он отправился домой.
Дома на половине отдыхающих шло обсуждение какого-то конфликта.
Пожилой отдыхающий, на правах знакомого, объяснил Феде, что сынишка Магды оставил на улице гитару, которую на днях ему купила мать. Гитара от жары рассохлась, планка со струнами отлетела. Магда, увидев это, отшлепала сына, а гитару схватила за гриф и трахнула об угол Фединого сарайчика так, что корпус распался на части и гитару уже не восстановить.
– Я ее успокоил, – говорил пожилой собрат по отдыху, – сказал, чтобы она хотя бы гриф не выбрасывала… Она гриф забрала, а дека и струны вон валяются…
Федя подошел к осколкам и, еще не осознавая, зачем это делает, взял себе две последних струны. Потом он принял душ, отказался составить компанию доминошникам и ушел к себе в комнатку, чтобы проанализировать очередную неудачу.
«Мишка уходил из дому на пляж рано, – вспомнил Внучек. – Наверное, ему было необходимо раннее солнце для лечения… Но по образу жизни Мишка был совой… Он поздно ложился, и ему было тяжело рано вставать, но он вставал… Конечно, у него был стимул. Он верил, что когда-нибудь он излечится… Итак, Мишка был совой, но что это дает мне, Феде…»
Было уже около одиннадцати. Стих разговор под навесом, закончился разговор Магды с Тамарой, перестал греметь цепью пес, а Федя так ни до чего и не додумался.
«А-а, утро вечера мудренее, – подумал он. – Утром должно прийти решение, на какой пляж идти».
Однако утром, когда он проснулся, решения не было. Внутренний голос, на который он так надеялся, молчал.
Федя побрился, схватил сумку и помчался к морю той дорогой, какой обычно ходил Мишка. И тут произошло то, чего он так ждал. Он нашел пляж, на который ходил Мишка. Это был пляж гостиницы «Приморская». Только на нем могли собираться ранние пташки, любители утренних купаний и загораний. И объяснялось все просто. Огромные деревья, растущие вдоль берега, заслоняли утреннее солнце на других пляжах почти до девяти часов утра. Пляж «Приморской» случайно находился напротив некоего перерыва в этой аллее, и солнце приходило сюда на полтора часа раньше.
Федя искупался в чистой утренней воде, обсох, оделся и решил заглянуть в бар, который был рядом с пляжем. Рядом с баром под тремя полосатыми зонтами размещались три столика и белые пластмассовые стулья. Чуть поодаль от столиков в землю был врыт столб, на котором красовался плакат с нарисованным аппетитным бутербродом, а ниже надписью: «Вкусно, питательно и без холестерина». Название бутерброда было стерто каким-то хулиганом или шутником.
«Верблюд – он и в Африке верблюд, а бутерброд, как его ни назови, – бутерброд», – подумал Федя и заказал один бутерброд и банку пива. Ему хотелось как-то отметить маленькую удачу, после серии длительных неудач.
Бармен, высокий парень в белой куртке, поставил на стойку банку пива и попросил подождать немного, пока в микроволновой печи разогреется бутерброд. Чтобы не стоять у стойки, Федя взял банку и сел за один из столиков. Вскрыв банку, он сделал глоток и закрыл глаза.
– Завтрак аристократа, – раздался знакомый голос.
