Она выглянула в глазок, открыла двери и, не сказав ни слова на прощанье, захлопнула их за его спиной.
Федя шел вниз по лестнице в абсолютно темном подъезде, держась одной рукой за перила, равнодушный ко всему, и знай он, что впереди нет нескольких ступенек, все равно шагнул бы вперед…
На улице была жуткая темень: ни света в окнах дома, из подъезда которого он вышел, ни луны, ни звезд.
Он куда-то двинулся, понимая, что нужно отойти подальше от опасного места, каким был дом, который он только что посетил. После сотни-другой шагов он понял, что заблудился и пошел наугад, пока не увидел вдалеке гирлянды фонарей.
– Светлановский мост, – произнес он вслух, и ему стало чуть спокойнее, потому что это было знакомое ему место, а знакомое всегда менее страшно и менее опасно.
Как он шел к мосту, Федя не помнит. Очнулся он уже у бетонной лестницы. Где-то наверху по мосту проносились редкие автомобили, а под мостом стояла гробовая тишина. Сейчас он соберется с силами, поднимется наверх и там найдет дорогу домой.
По лестнице он поднимался медленно, внимательно смотря под ноги, чтобы, как Мишке, не свалиться вниз и не свернуть себе шею. На середине он остановился первый раз, чтобы восстановить силы.
– Ну и шампанское, – опять вслух произнес он, – ну и пузырьки, хорошо хоть не отравился.
Второй раз остановился в самом конце лестницы, перед выходом на тропинку. Отдышавшись, он поднял голову и остолбенел. В двух шагах от него стоял «представитель воюющей стороны» и скалился во весь рот, в котором в верхнем ряду зубов справа отсутствовал один клык.
Противник находился выше его, в удобной устойчивой позиции, но не это было самое страшное. Самое неприятное было в том, что Федя не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой.
«Нет устойчивости к транквилизаторам», – на мгновение вспомнился ему Купрейчик.
Щербатый, как в фильмах Брюса Ли, ударил его ногой в лицо и сбил вниз. Далее был долгий нереальный полет, и он ударился затылком обо что-то, не долетев до земли.
– Высота пятого этажа, высота пятого этажа… не забудьте выключить телевизор…
– Ну ты меня напугал, – послышался голос Клео, – ты хоть соображаешь, что с тобой случилось… Ты хоть знаешь, что я пережила, когда ты отключился?
Он открыл глаза и увидел Клео, которая выключала телевизор.
– Ну как, – спросила она возвращаясь к креслу, в котором полулежал Федя. – С тобой это часто бывает?
– Что бывает?
– Ну… обмороки или засыпания ни с того ни с сего… Как ты себя чувствуешь?
– Нормально, – ответил он, хотя ощущал непонятную слабость…
– Я сначала испугалась, но ты дышал и вел себя вполне спокойно, как спал, ну и я с тобой прилегла, пока телевизор не запищал… Значит, уже час ночи.
Он, не слушая ее, поднялся из кресла, прошел в ванную, посмотрел на себя в зеркало.
Из зеркала на него глянуло его лицо, чуть опухшее и чуть заспанное. Он прополоскал рот водой, умылся.
– Ты собрался уходить? – спросила Клео, когда он вышел из ванны.
– Нет, – ответил он решительно. – Я от тебя никуда не уйду, я буду спать у тебя…
– Ну теперь-то я тебе не дам спать, – сказала она и повисла у него на шее, – ты раскаешься, что остался…
Так и случилось.
Ближе к утру, она, устроившись подбородком в ложбинку между его рукой и грудью, сказала:
– Расскажи о себе…
Он никак не ожидал такого вопроса, но по привычке быстро нашелся и начал выкручиваться.
– Ну что тебе рассказать… жизни у меня нет, есть одна работа. Вот так, днем работа, вечером жена, детишки сопливые…
– Я это уже слышала, – сказала она, щелкнув легонько по лбу, – так говорил Доцент в фильме «Джентльмены удачи»…
Нужно было как-то сменить направление разговора, и он спросил:
– Ты давно обрезала волосы?
– Давно, – сказала она, – мне «рекомендовал» их обрезать Вадим, чтобы я ими не привораживала мужчин.
– По-моему, твоя сила не в волосах, – стал развивать новое направление Федя, радуясь, что так ловко переключил Клео.
– А в чем, по-твоему, моя сила?
«Вот это сменил на свою голову, а ведь должен был предугадать этот, обычный женский вопрос. Некую интерпретацию – любишь ли ты меня?»
– Сила в тебе самой, – ответил он, чуть помедлив, – и волосы тут ни при чем…
– Э-э, не скажи, волосы тут очень при чем. Я всю жизнь носила короткие волосы, а знаешь почему?
– Нет, – ответил он.
– Газеты читать надо было десять лет назад, – сказала она с легким оттенком обиды.
– Ну, ну… читал и газеты…
– Ладно, – сказала Клео и в знак примирения взъерошила ему волосы, – а знаешь, скоро должен вернуться Вадим… А когда он снова пойдет в рейс в Грецию, ты, наверное, уедешь… Мне хорошо с тобой. Ты не думай, я не нимфоманка… Я просто не очень счастливая женщина… У меня, с одной стороны, все есть: муж, квартира, не бедствую, а с другой – у меня ничего нет… Наверное, у меня материнский комплекс?
– Нет у тебя никакого комплекса, – ответил он, – ты – женщина, и этим все сказано. Вот родишь, и все твои комплексы сразу пройдут, времени на них не останется.
– Я не могу быть матерью.
Он чуть было не спросил: «Почему?» Но, в последний момент, сдержался, осознав бестактность вопроса. А Клео после долгого молчания произнесла:
– Хочешь, я расскажу тебе сказочку?
– Да.
– Ты любишь сказки?
– Нет.
– Ты не любишь сказки про принцесс?
– Про принцесс люблю.
– Ну так слушай, – начала она, – у вполне нормальных родителей, вовсе не королей, родилась девочка- принцесса. Была она маленькая, нежная и добрая. Очень любила животных. Когда она выходила играть во двор и встречала собаку или кошку, прятала их себе под пальтишко, если они были маленькие, и отказывалась идти домой, потому что «без нее они замерзнут». Потом девочка стала болеть, и родители решили переехать в другой город, на юг. Они переехали в Сочи, и там девочка перестала болеть.
Родители девочки-принцессы мечтали отдать ее в школу фигурного катания. В Сочи такой школы не было, и девочку отдали в школу гимнастики, разумеется, спортивной. Девочка с первого класса стала ходить в две школы. И когда друзья родителей спрашивали:
– Как дела в школе? Она уточняла:
– В какой? Обычной или спортивной?
Девочка полдня была в одной школе, а вторую половину – в другой. Сначала она тренировалась три раза в неделю, потом шесть раз, а потом по два раза в день. Она была очень способной, ее заметили, и скоро на нее, как на будущую звезду, начали ставить все: и тренеры, и спортивная общественность, и даже родители…
Сначала девочке было очень тяжело, но потом она втянулась в эту гонку и не представляла себе другой жизни. Она как бы разделилась на две половинки. Одной половинкой была она сама, с ее детскими заботами, а другой – спорт.
В пятнадцать она – кандидат в сборную команду Советского Союза, и в пятнадцать она травмируется,
