Амун Бадави почти истек кровью.
Луиза накладывает еще жгут. Улыбается, глядя, как Амун повисает на веревках. Другой аколит достает кляп, сует купцу в рот отрезанный конец члена и после — снова кляп.
Глотай, или задохнешься.
Ave, Satanas.[32]
Культисты опускают пальцы в чаши с кровью Амуна и размазывают ее по себе, по соседям.
Dominus Satanas.
Начинается безумная оргия. Аколиты спешат совокупиться, пока жертва не умерла.
Никто не остается в стороне. Все участвуют — кроме первосвященника.
Его Дьявольское Святейшество воздерживается.
Ничто не должно отвлекать его от обязанностей, которые надлежит выполнить. Вот он, подняв руки и перекрикивая стоны, призывает послушников:
— Время пришло, братья и сестры. Аколиты, узрите жертвоприношение.
Тела разъединяются. Руки тянутся к плащам и поправляют на лицах маски.
Первосвященник подходит к бледному Амуну.
— Царь царей, бог богов, мы приносим эту жертву во славу тебя. — Он поднимает левую руку, в которой зажат небольшой остроконечный нож. — Одари нас божественной мудростью.
Первосвященник вонзает острие в макушку Амуновой головы.
— Одари нас прозрением. — Колет Амуна в середину лба.
Из ноздрей купца вырывается последний выдох.
— Ниспошли нам голоса, указующие путь. — Погружает клинок в горло Амуна.
Амун почти не чувствует боли. Сознание меркнет.
— Ниспошли любовь и понимание. — Нож входит между ребер и пронзает сердце.
— Ниспошли удачу и укрепи наш дух. — Из пореза в животе вываливаются внутренности.
— Ниспошли самоублажение, обилие утех и плодородие. — Жрец отрезает Амуну остаток члена.
Перевернув нож острием вверх, он вставляет его между ягодиц Амуна.
— И наконец, властитель всех миров, даруй нам спасение, — молит первосвященник. Вонзает нож в плоть жертвы, проводит им от ануса к мошонке и обратно.
Ave, Satanas.
И покидает обезображенную жертву.
Ave, Satanas.
К Амуну подходят двое аколитов с одинаковыми церемониальными ножами.
Ave, Satanas.
Затем отдают инструменты жрецу. Считают раны. Их ровно шесть сотен и шестьдесят шесть. Земля у ног жертвы пропиталась кровью. Тело висит, словно туша на бойне.
— Режьте путы, — приказывает верховный жрец. — И кладите его на алтарь.
Амуна переносят на мраморную плиту в красных прожилках. Это украденная крышка саркофага.
— Подайте мне его инструменты.
Первый служка подносит этрусскую шкатулку, второй — глиняную чашу. Третий — скульпторский нож. Четвертый — небольшой прямоугольный предмет, завернутый в длинный отрез шелка.
Даже самые преданные из послушников морщатся, когда первосвященник приступает к омерзительному обряду — вырезанию печени.
Нож глубоко входит в правую часть брюха, и наружу вырываются газы. Вслед за ними — кишки.
Удалив потроха, жрец достает печень. Обрезает кровеносные сосуды, убирает жир и прочее, что не нужно. Кладет печень в шкатулку.
— Дети мои. Время подношения!
Двум кострам скармливают еще больше дров, чтобы вышел единый огромный жертвенный огонь. В оранжевом свете извивающихся языков пламени видно, как четвертый аколит разворачивает шелковый сверток и достает из него драгоценную серебряную табличку.
Третью из набора «Врат судьбы».
Изображение демона смотрит прямо на верховного жреца.
Тот, поцеловав себе кончики пальцев, медленно проводит ими по рогатому божеству и змеям.
Поднимает драгоценность над головой.
— Узрите истинного бога, Люцифера, запечатленного в своем же драгоценном металле за шесть сотен лет до рождения Христа. Великий Сатана, тебе мы платим дань. Во славу тебя и ради своего спасения приносим мы эту жертву.
Опустив голову, он вытягивает руку с табличкой в сторону тела Амуна Бадави. Четверо аколитов хватают труп за руки и за ноги и швыряют его в костер.
Глава 39
И хотя церковь Спасения совсем недалеко от гостиницы, Том не спешит возвращаться в свой крохотный номер.
Кровавый знак на полу в соборе испускал флюиды зла такой силы, с какой Том сталкивался исключительно во время экзорцизмов. По правде говоря, он даже не был готов к такому удару, наивно полагая, будто, покинув церковь, можно забыть о дьявольщине.
Не тут-то было.
Лишь когда ноги начинают ныть, жажда становится невыносима, а голова почти проясняется, Том решает вернуться к себе в комнатку.
Скинув ботинки, он допивает бутылку теплой воды. Карабинеры одолжили старенький ноутбук и дешевый мобильник, которым Том быстро нашел применение. Выйдя в Интернет, он открывает свой почтовый ящик на американском сервере и роется в адресной книге, пока не находит телефонный номер одного старого друга.
Альфредо Джордано — для друзей Альфи, — рожденного в Нью-Йорке сына итальянских иммигрантов.
Набрав номер и дозвонившись, Том еще долго ждет, пока Альфи позовут к аппарату. Место, где Альфи проводит свои долгие дни и ночи, просто огромно. Его построили более пяти сотен лет назад, и охраняется оно едва ли не крепче любого другого учреждения в мире. А служит Альфи при папском престоле, в библиотеке Ватикана.
— Pronto. Джордани, — говорит Альфи, зажав трубку между плечом и ухом.
— Ты не спишь еще?
Секунду Альфи молчит — вдруг собственный слух обманул его?
— Том?
— Привет, Альфи. Прости, что звоню так поздно. Ты, наверное, собирался на мессу или уже спать?
— Не беда. Рад слышать. — Альфи делает паузу, потом добавляет: — Ты как?
Десять минут уходит на то, чтобы рассказать Альфи о событиях после драки в Лос-Анджелесе. Альфи и Том сдружились на семестровых курсах, еще когда Альфи случалось напиваться в стельку и с похмелья пропускать половину занятий в надежде, что Том выручит.
Два друга успевают попрощаться по нескольку раз, пока Альфи вспоминает былые времена. Наконец оба кладут трубки, и Альфи идет обратно к себе через богато украшенный Сикстинский зал. Просьба Тома необычна, но — по словам самого Альфи — выполнима. У него привилегированный доступ к библиотеке, где
