Пикабии, а за пределами тюрьмы ни один хрен не видел картинок извращенца Бэйла.
Лернер смотрит на нее, улыбаясь так широко, как не улыбнулся за весь день.
— О, еще как видел, Хилари. Поверь мне, видел.
Глава 67
Они приходят на рассвете. Скоростные патрульные лодки врезаются носами в песчаный берег, и спецназ выхватывает оружие, поднимаясь к особняку. С собой у них ордера и тараны. Охранники не успевают отставить стаканчики с кофе и встать из-за мониторов, как в боковую дверь уже вламываются люди Вито Карвальо.
Первый рубеж пройден.
Валентина и Рокко ведут отряд к лодочному сараю.
Выламываются двери, летят в воздух щепки.
Все, что внутри достойно внимания, эксперты собирают в пакеты для вещдоков.
Внутри самого особняка бледные обитатели дома сонно ворочаются в постелях; кто-то успевает шаткой походкой дойти до дубовых лестниц, спуститься и посмотреть, что происходит внизу. Прочие не успевают даже оторвать головы от подушек.
Нунчио ди Альберто предъявляет удостоверение и ордер на обыск.
— Всем оставаться на местах! Возвращайтесь в свои комнаты, живо!
Дважды повторять не приходится.
Хиппи спешат к унитазам, и вниз по трубам утекает наркота на тысячи евро.
К карабинерам выходит Марио Фабианелли в порванных на коленях джинсах и белой сорочке, из-под которой виден рельефный, загорелый торс.
— Buongiorno, майор, — расслабленно улыбается миллиардер. — Можно ведь было просто позвонить в дверь. Вы здесь желанный гость.
На Вито его чары не действуют.
— Я не в гости пришел, синьор Фабианелли, — отвечает он. — Буду очень признателен, если вы и ваш адвокат проследуете за мной в участок и ответите на несколько вопросов.
— До завтрака? — гримасничает Марио. — Не хотелось бы.
— Я настаиваю, — улыбается Вито.
Проведя пятерней по нечесаной шевелюре, Марио спрашивает:
— Ордер-то, надеюсь, у вас есть?
Вито показывает бумагу.
— Bene, — отвечает Марио. — Тогда ждите в южной гостиной. Оттуда открывается самый лучший вид на сады. Я пока оденусь как следует.
— Я буду ждать, где стою, — возражает Вито. — Мой коллега, — указывает он на офицера в форме, — составит вам компанию.
Уверенная улыбка тут же пропадает с лица Марио. Кивнув, миллиардер говорит:
— Как пожелаете. Но сначала позвольте узнать, майор, каковы основания для вашего вторжения?
— Убийство, — отвечает Вито, пристально глядя в лицо миллиардера. — Для начала, так скажем.
Capitolo LIX
Чадят факелы на месте жертвоприношения.
Жрец глядит на Томмазо так пристально, будто читает душу монаха.
— Я задал вопрос, брат. Дал тебе шанс сыграть в Бога, спасти жизнь сестре, отняв жизнь у чужого тебе человека. Что выбираешь?
Томмазо смотрит на дьяволопоклонника, но будто не замечает его.
Покачав головой, жрец говорит:
— Тогда начнем.
Он разворачивается так резко, что вздрагивает сине-желтое пламя факелов.
Гатуссо поднимает руки и нараспев произносит:
— Я буду спускаться до алтарей в аду.
Аколиты отвечают:
— К Сатане, жизни дарителю.
Из темноты раздается звон колокольчика, эхо от которого уносится прочь, в сторону лагуны.
Один из аколитов покачивает двумя кадилами.
Воздух наполняется дымом тлеющих ядовитых трав.
— Пусть Сатана, всемогущий Князь тьмы и повелитель земли…
Но Томмазо не слушает. Он закрывает глаза и унимает звенящие нервы. Пытается войти в собственное молитвенное состояние, в каком всегда находил утешение с детства.
Время замедляется. Теперь оно течет густой сметаной. Томмазо представляет лик матери, как она протягивает руку к нему и к сестре.
Танина кричит. Не в воображении Томмазо, а в жизни.
Кричит так громко, что на мгновение теряется даже Гатуссо.
Лидия церемониальным ножом вспарывает Эрманно живот. Льется кровь, и вываливаются внутренности на деревянный алтарь.
Аколиты подставляют серебряные чаши, набирая в них алую жидкость. Из раскрытой раны Лидия вынимает темный сгусток.
Печень Эрманно.
Аколиты хором напевают:
— Ave, Satanas! Ave, Satanas! Ave, Satanas!
Еще трижды звенит колокольчик.
Лидия передает печень Гатуссо, и тот помещает ее в серебряную чашу, а чашу ставит в середине огромного прямоугольника, заключающего в себе алтари.
Прежде Томмазо не мог вымолвить ничего, а теперь слова сами рвутся наружу:
— Боже! Именем Твоим спаси меня, и силою Твоею суди меня.[46]
Пораженный, Гатуссо замирает.
— Боже! Услышь молитву мою, внемли словам уст моих,[47] — читает экзорцизм Томмазо. — Ибо гордые восстали на меня, и жестокие ищут жизни моей; они не имеют Бога пред собою.[48]
— Заткните его! — приказывает Гатуссо.
Лидия кидается к Томмазо. Тот машинально отворачивается, закрывшись коленом.
Ударившись, Лидия падает. С трудом поднимается на ноги. В глазах ее пылает гнев. А в руке — сверкает нож.
