Реставрация

вверх, видели, что огонь ползет ниже, и снова вбегали в свои дома – спасать от гибели детей и имущество. Все произошло неожиданно: пожар бушевал довольно далеко от этой улицы. На крышу дома, видимо, занесло какую-то горящую вещь – ноты, шляпу с перьями или уж не знаю что: ведь вокруг на ветру носились шелковые тряпки, любовные письма, кружевные воротнички, они кружились, взлетали и опускались вниз, где их немедленно ловили.

Обрушившееся на улицу бедствие было столь велико, что я не смог повернуться спиной к людскому горю. Если б дом ростовщика был неподалеку, я, возможно, продолжил бы путь, но он оставался по- прежнему далеко, очень далеко, и я понимал, что мои попытки пробиться к Маргарет бесполезны. Слишком поздно я спохватился. К этому времени мою дочь либо уже спасли, либо она сгорела в деревянной колыбельке. Я ничего уже не мог изменить. Поэтому я решил спешиться и, привязав Плясунью к столбу, снял камзол и отправился помогать спасать людские пожитки, – я складывал вещи на тележки и тачки, входил в комнаты чужих людей и брал все, что мог вынести; стулья, подсвечники, картины, диванные подушки, постельное белье, ночные горшки, чернильницы и игрушки.

Первый раз я оказался так близко от жаркого пламени и на какое-то время остановился, вытирая со лба пот и глядя на охваченную огнем крышу. Потом взгляд мой опустился ниже; я хотел понять, куда и как быстро распространяется огонь, тогда-то я и заметил впервые железную табличку, со звоном раскачивавшуюся на ветру; Артур Гофф. Галантерейщик. Но я увидел не только ее. Дверь дома была плотно закрыта, и только из него на улицу не выбегали и не вбегали обратно люди, вынося одежду и мебель.

Недолго думая, я бросил то. что держал в тот момент в руках (до сих пор не знаю, что это было, – может, я что-то и разбил?), ринулся к дверям дома, стал в них колотить и громко кричать, но никто не отзывался. Еще один мужчина перестал спасать свое имущество и глядел в ту же сторону; он, кик и я, понял: здесь что-то не так – именно в том доме, который загорелся, люди продолжали спать, Мужчина схватил уже положенный на тележку топор и нанес несколько таких сильных ударов по двери, что она слетела с петель. Мы прошли по ней внутрь и сраму же оказались в дыму и во тьме, не успев даже ступить на лестницу: удушье и тошнота наставили нас повернуть назад.

– Кто там сейчас находится? Сколько человек? – спросил я мужчину – тот стоял у канавы и отплевывался.

– Только она, сер.

– Кто она?

– Жена Гоффа.

– Одна?

– Да. Галантерейщик уехал во Францию закупать французские товары и разные безделушки.

– Мы не можем допустить, чтобы она погибла. Нужно войти снова.

– В таком дыму к ней не пробиться. Сами копыта отбросим.

– Нет. Надо попробовать еще раз. Если достать мокрые тряпки и обмотать лицо…

– Нет, сэр. Этого делать нельзя.

– Принеси тряпки! Пусть кто-нибудь даст воды и кусок ткани!

– Вы погибнете, сэр. Клянусь Богом!

– Будем кричать и звать ее.

– Бесполезно. Она глуха, как пень.

– Глуха?

– Как пень. На крики совсем Не отзывается, как мой дружок – тот. что в штанах, – на церковную службу.

Я представил себе, как сейчас она тихо лежит на своей кровати, лежит опрятная и благопристойная, похожая на мою мать, а внизу в мастерской вот-вот загорятся коробки с пуговицами, мотки кружев и ящики с тесьмой…

– Ну, пожалуйста! – завопил я. – Кто-нибудь принесите мокрую тряпку или салфетку!

Не знаю, кто отозвался на мой крик, но уже в следующую минуту мне в руки сунули мокрую тряпку. Без колебаний я обмотал тряпкой лицо, вбежал в дом и бросился к лестнице. И тут позади послышался приглушенный голос: «Все в порядке, сэр. Я с вами. Старайтесь не дышать».

Лестницу мы миновали на ощупь. На площадке при свете мерцающего огня, уже лизавшего окна, мы обнаружили открытую дверь. На пороге, раскинув руки, лежала жена галантерейщика. Мы оба одновременно ее увидели. Не тратя драгоценный воздух на лишние разговоры, мы подползли к ней, взяли с двух сторон за руки и потащили к лестнице. Том мой помощник, будучи крупнее и сильнее меня, сделал знак, чтобы я отпустил руку женщины, сам встал, поднял ее, взвалил на плечи, кок мешок, и мы стали спускаться. Я шел впереди, направляя его шаг, так мы вышли на улицу. Миссис Гофф он опустил на землю только в шагах тридцати от горящего дома.

Я кашлял так сильно, что добрая половина цыпленка изверглась из меня с рвотой на мостовую этой лондонской улицы. Опустившись на колени рядом с женщиной, я повернул ее на бок, она захрипела и стала хватать ртом воздух.

– Она жива, сэр? – спросил мужчина.

Я только кивнул в ответ. Всматриваясь в лицо миссис Гофф. жены галантерейщика, я видел мелкие черты, опущенные уголки губ, что придавало лицу недоброжелательное выражение, она нисколько не была похожа ни на мою мать, ни на женщину с портрета Финна. Но это не имело значения: ведь именно те два лица заставили меня войти в дом.

К нам подошли две женщины. Они завернули миссис Гофф в одеяло и положили на телегу с мешками и постельными принадлежностями. Одна из них принесла воды в черпаке и, поднеся носик к моим губам, напоила меня. Дом галантерейщика теперь был весь объят пламенем, но миссис Гофф ничего не говорила и даже не кричала, она просто смотрела на огонь и жевала кружевные ленты на шее. Не сошла ли она с ума, пережив этот ужас, подумал я. Неужели ее жизнь спасена, чтобы впоследствии быть загубленной в Бедламе?

На меня накатилась страшная усталость. Я понимал, что сегодня уже не смогу продолжать свое круговое путешествие в объятом пламенем районе. Надо вернуться в Чипсайд, а поиски возобновить завтра. Надев камзол, я отвязал Плясунью от столба, – мокрая от страха кобыла ржала, вставала на дыбы, – и уже собирался сесть на лошадь, чтобы влиться в поток людей с тележками, продвигавшихся на запад, когда ко мне подошла женщина, поблагодарила за помощь и попросила назвать мое имя. «Я должна знать, за кого завтра молиться, сэр».

– Мое имя – Меривел. Я врач. Если миссис Гофф не станет в ближайшее время лучше, везите ее ко мне, – сказал я, вытащил из приседельного мешочка и вручил женщине визитную карточку, на которой было написано: Р. Меривел. Терапевт. Хирург. Она взяла ее и положила в карман фартука. «Я неграмотная, сэр, – сказала женщина, – но я передам карточку миссис Гофф, и она будет с благодарностью вспоминать вас».

Глава двадцать пятая Я вспоминаю о Маргарет

Ни Фрэнсис Элизабет, ни Финн не верили, что огонь может дойти до Чипсайда. Между ним и основным очагом возгорания создали искусственный зазор шириной тридцать-сорок футов. Для этого, как и повелел король, спешно снесли деревянные дома, и теперь те, кто жил к западу от этой бреши, считали, что находятся в полной безопасности.

В понедельник утром я поехал на опустошенное место и внимательно все осмотрел. Над пожарищем в воздухе носились горящие обломки и обрывки человеческого быта, ветер неуклонно гнал их в нашу сторону и я понял, что в конце концов огонь одолеет искусственную преграду и дойдет до нас.

Вернувшись домой, я посоветовал Финну начать паковать холсты, а Фрэнсис Элизабет позаботиться о своем письменном столе и попросить соседей оставить место в телеге для этих вещей, а также для всего остального, что им хотелось бы спасти от огня. Но они не обратили на мои слова ни малейшего внимания.

«Разве брешь сделана не для того, чтобы защитить наши дома?» – задал глупый вопрос Финн. Я ничего не ответил, пошел в гостиную, где Фрэнсис Элизабет, как ни в чем не бывало, загружала углем камин,