Они начинали как Клуб двадцати, теперь их осталось девятнадцать. Уоррен Хонимен отсутствовал, значит, всего сегодня присутствуют восемнадцать человек с правом голоса. Саймон и Мэт обладали одним голосом на двоих, по крайней мере в этой кризисной ситуации, и можно было рассчитывать, что этот голос будет отдан за то, что предложит он, Том. То же можно было сказать и о Гарри Лонгмэне. Значит, три голоса уже определенно есть. Против Камнор – точно против. Осталось четырнадцать неизвестных.
Том знал бизнес каждого из них лучше, чем они сами. Однако в этот момент он думал не о деловых вопросах; он взвешивал, принимая во внимание личные отношения, семейные дела, соображения, которые могут заставить их пожелать остаться в Гонконге или, наоборот, вырваться отсюда.
Взять к примеру Роберта Клэнси: глава «Континентал файнэншиэл сервис», старейший из присутствующих, закоренелый холостяк, без семьи и родственных уз вне колонии… и очаровательная экономка-китаянка, живущая в первоклассных апартаментах на Мид-Левел. Теперь, когда пора выкладывать карты на стол, насколько сильным окажется его желание, чтобы эта женщина?..
А что насчет Макса Вебера, вице-президента крупнейшего немецкого хуна, бывшего распорядителя «Роял Хонконг жоки клаб», у которого кроме дома на Шек-О есть еще дома в Брисбене и Франкфурте?
Или Адриан де Лайль, Джон Блейк, Питер Карригэн и Мартин Пенмюир-Смит – четыре руководителя крупнейших после «Дьюкэнон Юнг» английских концернов – люди, которые потратили свои жизни на то, чтобы подхватывать крошки, падавшие со стола Саймона, и не имеющие особых причин любить его. Насколько сильны узы, связывающие этих четырех с Гонконгом?
Том продолжал мысленный анализ расклада голосов. В дальнем конце стола – группа «денежных людей», ходячие компьютеры – банкиры, страховщики, инвестиционные консультанты разных сортов, те, кто в течение долгих лет давал Клубу полноценные советы… но, казалось, они так и не стали полноценными его членами. Там сидели все четыре китайца, входившие в клуб; все они, за исключением Камнора, входили в эту категорию. Осторожные люди. Лица, чьи стратегические планы охватывали гораздо более широкий круг вопросов и на гораздо больший срок, чем Клуб мог спланировать и осуществить. Как повлияют на их планы откровения Камнора? Даже в лучшие времена всегда остававшиеся неизвестными величинами такие люди, как Рамзес Ван или Гарри Тан, как они на самом деле собираются поступить в отношении их исторической родины?
В своего рода клуб в клубе входили семь человек. Посередине стола сидел их неофициальный лидер – Гранвиль Петерсон, председатель Совета директоров второго по величине банка после Корпорации, тот, кто вместе с Томом самовластно управлял гораздо более широкой областью, чем просто финансовые вопросы жизни колонии. Том потратил немало мгновений на изучение бесстрастного лица Петерсона. Был долгий период времени, когда некто, собираясь сделать в Гонконге серьезные деньги, заканчивал тем, что обращался либо к Петерсону, либо к Юнгу, а то и к обоим сразу. Каждый из сидевших за столом хоть раз за свою карьеру был вынужден прийти на поклон к банковским самодержцам колонии. Может быть, сейчас им не слишком нравится кланяться…
Том оставил семерых финансистов и переключил свое внимание на Роджера Сандерсона. Глава «Силэндэра», независимой авиакомпании, которая урвала такой большой кусок от рынка авиаперевозок у «Кэтэй Пасифик» и «Дрэгон эйр» за последние три года; компания, о которой говорили, что она должна Камнору, помимо всех остальных. Были ли эти слухи правдой? Что, если так оно и есть?
Камнор, казалось, всецело поглощен дурной привычкой своих обшлагов задираться вверх: он поправил их пару раз, пристально всмотрелся в украшенную орнаментом пуговицу и откашлялся, готовый к драке.
– Ситуация, в которой, как оказалось, мы все находимся, – начал он, – критическая. Благодаря присутствующему здесь человеку, – он обличающе ткнул пальцем в сторону Саймона, – мы должны теперь работать, исходя из того, что континентальному Китаю известны наши планы и он предпримет все возможное, чтобы расстроить их.
Мэт искоса глянул на отца. Саймон сидел, отодвинувшись от стола, небрежно положив левую руку на спинку кресла, а правой что-то рисуя в записной книжке. Выражение его лица говорило о вежливом, если не смиренном внимании, с которым он слушал скучноватый монолог.
– Однако все обстоит еще хуже, не так ли? – Камнор выдержал паузу, будто ожидая ответа на свой риторический вопрос.
Никто ничего не сказал.
– Хуже, потому что Саймон Юнг находится сейчас в странном и потенциально опасном для нас положении. У него есть связь с китайским Центральным управлением разведки, мы все знаем это. Даже допуская, что Диана Юнг ничего не знает о плане «Благоволение», почему мы не можем предположить, что ее отец обратится к китайцам с предложением сделки: вы отпускаете мою дочь, а я рассказываю вам о Клубе двадцати? И, если это правда, я бы сказал, что ему не следует больше доверять «Свиток благоволения». Эта компьютерная программа – все, что отделяет нас от крушения, и лично я не готов видеть свое будущее во власти Саймона Юнга. Он должен передать программу Клубу. И должен сделать это немедленно.
– Это самая большая куча дерьма, которую я слышал за свои пятьдесят лет в Гонконге.
Гранвиль Петерсон! Когда Том Юнг услышал эти слова и тон, которым они были произнесены, его сердце забилось сильнее.
– Почему? – Камнор, казалось, абсолютно не обеспокоился, услышав эту реплику. Он словно предвидел это замечание оппонентов, и, как отличный оратор, был готов к ней. И к любой следующей реплике, что вклинится в его речь. И к той, что прозвучит еще позднее.
– Во-первых, потому, что китайская разведка еще не поймала Диану. Девушка находится с Уорреном.
– В подтверждение этого факта мы располагаем лишь словами ее отца.
– Для меня этого достаточно. – Тон Петерсона не изменился. – Я не собираюсь подвергать сомнению его честность. Но у меня есть и вторая причина поддерживать Саймона: я знаю, что, даже если китайская разведка и захватит его дочь, она не предаст нас.
– Это только твое мнение.
– Да. Я знаю Саймона лучше, чем тебя.
Рассчитанное оскорбление возымело свое действие. Такие слова в Гонконге произносят только в том случае, если готовы отстоять каждую их букву и даже больше. Камнор понял, что ему только что бросили вызов.
– Тогда тебе лучше быть уверенным в том, что ты знаешь его чертовски хорошо, – вежливо пробормотал он. – Что касается меня, то я сказал бы, что в этот критический момент в наших делах ему нельзя доверять. И уж точно нельзя оставлять компьютерную программу на его попечении.
– Ты теряешь аудиторию. – Макс Вебер подался вперед, словно прилежный студент, торопящийся внести свой вклад в обсуждение рассматриваемого на семинарском занятии вопроса. – Положение серьезное, все мы согласны с этим, но ты теряешь аудиторию, заходя так далеко.
Ему ответил согласный ропот голосов, ведь соблюдения приличий и честной игры потребовал человек, чей собственный послужной список в этой области был неизвестен. Когда Саймон наконец бросил свой карандаш и подвинул кресло к столу, тишина в комнате сгустилась.
– Я согласен с тем, что только что сказал Гранвиль: никто из нас не знает тебя достаточно хорошо, Алекс. Однажды мне показалось, что я понял тебя. Например, на похоронах Джинни – ты мне тогда понравился. То, что ты тогда сказал, заставило меня впервые подумать о тебе, как о друге.
Слова попали точно в цель, с восхищением подумал Мэт. Это были слова, которые делали свое дело. Камнор уже понял это. Иначе неподвижность его лица, напоминавшего маску, не нарушил бы тик, от которого задергался уголок его рта.
– И опять-таки мы всегда восхищались твоим вкладом в наше общее дело, который ты вносил на встречах здесь, в этой комнате. Ты действовал очень эффективно. Иногда ты просто вдохновлял нас.
Так просто и так точно в цель. И, прежде всего, совершенно по-английски; сначала надо вознести своего врага на такую высоту, упав с которой он не просто сломается, а разлетится на куски.
– Но сейчас нам надо не вдохновение, а нечто более конкретное. У меня есть план, который, как я считаю, сработает. Это предложение, состоящее из двух частей. Если кто-то поддержит меня, то можно назначить формальное голосование. Мне лично это по душе – это прояснило бы ситуацию.
