Скажите откровенно, вам не кажется, что это его рук дело?
— Вот-вот,— повторил он с той же живостью.
Я вздохнул. От Веспера Юнсона сейчас явно ничего не добьешься. Опять нашла коса на камень. Почему? Неужто слова госпожи Карлберг впрямь так задели его? Может быть, может быть.
У Тегельбаккен Класон затормозил, Веспер Юнсон протянул мне холодную руку.
— Звоните,— сказал он безучастно, словно его нимало не трогало, как и что я буду делать.
Ночью меня терзали кошмары. Я проснулся в липком поту и сел на кровати. Серый утренний свет цедился в окно. Девятый час.
Я обтерся холодной водой, выпил чашку обжигающего чаю. Свинцово-серое небо сеяло дождь. Полезно для сельского хозяйства, но не для моего тонуса. Ровно в полдесятого я набрал номер полицейского управления. Увы, господин Юнсон только что ушел, когда будет — неизвестно.
Телефон, из студии. В голосе секретарши откровенно звучали слезы. Я что же, совсем с ума сошел? Ведь сегодня меня ждали в Буросе, для съемок в крупном прядильном концерне. Один из директоров звонил, справлялся, может, фотограф Фриберг не на той станции вышел. Тон у него был до крайности ехидный.
Я прикусил губу. Бурос напрочь вылетел у меня из головы. Вот досада. Прядильный концерн принадлежал к числу моих лучших заказчиков.
— Позвоните им, скажите, я заболел… ну, словом, придумайте что-нибудь. И выясните, нельзя ли приехать через несколько дней.
— Хорошо,— сказала она.— И еще кое-кто звонил. Директор Линдскуг из «Трансокеанской», начальник отдела рекламы из «Объединенной шерсти», госпожа Хелен Лесслер и…
Я перебил ее:
— Хелен Лесслер? Что она хотела?
— Сказала, что перезвонит.
— Когда вы с ней говорили?
— Только что. Вчера после обеда звонила другая госпожа Лесслер. Мэри. Просила вас связаться с нею.
— All right.— Я положил трубку.
По телефону я вызвал такси и поехал блестящими от сырости улицами на Фурусундсгатан. На звонок никто не открыл. Видимо, Хелен куда-то ушла.
Под моросящим дождем я зашагал к Вертавеген. Что хотела мне сказать молодая вдова? Может, передумала насчет письма от свекра и решила открыть мне его содержание?
А Мэри Лесслер? Ей-то что понадобилось? Я зашел в табачный магазин, отыскал в телефонной книге номер Нильса Лесслера и позвонил. Занято. Я подождал и через несколько минут позвонил еще раз. С тем же успехом.
Тут меня осенило. А что, если просто взять и нагрянуть к этой шикарной молодой даме домой?
Я посмотрел адрес. Ётавеген, сто семь, Юрсхольм. Довольно далеко от Стокгольма, но меня это не испугало. Быстро приняв решение, я уже через двадцать минут ехал юрсхольмским поездом на север.
Мои мысли вновь и вновь возвращались к сирени и Нильсу Лесслеру… Звонок Мэри Лесслер оказался в самом деле кстати. Дал повод навестить супругов Лесслер. Я не мог отделаться от ощущения, что Веспер Юнсон не до конца понимал серьезность ситуации. Нильсу Лесслеру грозила опасность, и кто-то должен находиться поблизости.
Жил Нильс Лесслер в солидном особняке с фронтоном и низкими трубами из неоштукатуренного кирпича. Тяжелая, массивная постройка была окружена большим тенистым садом с цветущими яблонями, ухоженными газонами и цветочными клумбами.
Я уже собрался войти в высокую решетчатую калитку, когда услыхал за спиной торопливые шаги. Это был почтальон.
— Управляющий Лесслер здесь живет? — спросил он.
Я кивнул. Он достал из сумки письмо.
— Никак люди не научатся аккуратно писать цифры,— буркнул он, показывая мне конверт,-Это вот разве не четверка?
Последняя цифра действительно выглядела как четверка.
— Я тут недавно, не выучил еще, кто где живет,— пояснил он.
— Хотите, передам? — предложил я.
— Очень любезно с вашей стороны.— Он небрежно козырнул и поплелся дальше.
Позвонив у двери и дожидаясь, пока откроют, я рассеянно взглянул на письмо. Обыкновенный казенный конверт, тонкий, сероватый, адрес написан карандашом. Я посмотрел на оборот. Нет, фамилия отправителя не указана. Но сквозь тонкую бумагу просвечивали крупные темные буквы: «БЕЛЬ».
На миг мысли замерли. Потом молнией сверкнуло озарение — я плотно прижал конверт к письму. Проступили новые буквы, сложились в слово: «БЕЛЬВЕДЕР».
Гостиница, где живет Лео!
В доме послышались шаги, кто-то тронул замок, и тяжелая дубовая дверь отворилась. На пороге стояла молоденькая девушка в белом рабочем халатике.
— Дома ли госпожа Лесслер? — спросил я.
— Нет, она катается верхом,— ответила девушка.— Но скоро вернется. Входите, пожалуйста.
Я хотел было спросить горничную, дома ли сам управляющий, но услышал, как кто-то вошел в дом. В холле зазвенели шаги, и через секунду в дверях гостиной возникла изящная фигурка в костюме для верховой езды.
— Боже, до чего я вымокла! — воскликнула она.— И все равно, знали бы вы, Черстин…— Мэри Лесслер заметила меня и осеклась.
— Доброе утро,— поздоровался я.
Она подошла ко мне, сняла перчатку и, протянув руку, сказала:
— Вот замечательно!
— Я узнал, что вы вчера звонили, а поскольку оказался в ваших краях, взял на себя смелость зайти.
— И правильно сделали,— улыбнулась она.
Смотреть на нее в самом деле было одно удовольствие. Она была без шляпы, мокрые светлые волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Оживленное личико тоже все в каплях дождя, на щеках играл свежий румянец, серые глаза блестели лукавством и юным задором. Я был, честно говоря, ошарашен. Никак не ожидал, что под маской опытной светской львицы, какую она продемонстрировала на допросе в квартире деверя, таится столько девичьей свежести.
— Я думала нынче съездить в наш загородный дом,— продолжала она.— Вы могли бы составить мне компанию, а заодно поснимать нашу ручную косулю. Я потому и звонила. Но в такую погоду ехать нет смысла,— Она посмотрела на меня.— Вы промочили ноги.
— Нет-нет, просто туфли отсырели,— ответил я.
Она повернулась к горничной; та уже направлялась к выходу.
— Черстин, вы не помните, где тапки, о которых мы говорили на днях?
— Я поставила их в шкаф, в маленькой комнате для гостей,— сказала девушка.
Я запротестовал:
— Баловство это! Они скоро высохнут.
Мэри Лесслер помахала хлыстом.
— Весенняя простуда еще хуже осеннего насморка,— решительно заявила она.— Переобуйтесь и оставайтесь обедать. Идемте, я провожу вас в комнату для гостей.
Она первая вышла в холл, мимо потемневшего старинного сундука, на котором тускло поблескивало большое оловянное блюдо. Внезапно остановилась, вернулась назад и взяла с блюда что-то белое. Письмо из «Бельведера». Секунду-другую, наморщив лоб, она рассматривала конверт, потом позвала:
— Черстин!
В дверях гостиной появилась горничная.
— Муж еще не приходил?
