Горька и Вовка возвращались в прекрасном настроении.
В ольховнике все листья были усеяны каплями. Тронешь ветку, и на тебя — холодный душ.
Горька и Вовка нарочно нагибали ветки и, хохоча, трясли их друг на друга.
Вдруг Горька дернул Вовку за рукав:
— Ой! Посмотри!
Возле руин автомобиля стоял Дим! Вид у него был жалкий: он, наверное, прятался от дождя под автомобилем, и поэтому майка и штанишки запачкались и местами вымокли.
Палку он не бросил и держал ее не как обыкновенную палку — за конец, а как держат ружье — за середину. Он прижимался спиной к ржавой раме и, не отрываясь, смотрел в чащу кустов, где шевелилось и мелькало что-то красное.
Как ни растерялись друзья, Горька понял, что делать: твердым шагом подошел к Диму и, когда тот обернулся, спросил, сурово сдвинув брови:
— Часовой Дим, все в порядке?
— Все… в порядке… — запинаясь, проговорил Дим, поднося ладонь к виску. Потом уронил палку, согнулся и тихо заплакал.
— Ну, чего ты? — бросились к нему смущенные Горька и Вовка. — Разве часовые плачут? Часовые никогда не плачут! Часовые…
— Я… Я испугался… — всхлипнув, Дим указал на кусты. — Там… там хандрилла…
Вовка глянул на Горьку, и оба покраснели: им стало так стыдно, как еще никогда не было, и, чтобы заглушить этот стыд, они громко заговорили, утешая Дима:
— Да нет, Дим, что ты! Это не хандрилла! Хандрилла у нас не водится! Он… Он в жарких странах — далеко-далеко водится! И даже вовсе это и не зверь никакой, а растение… А зверя такого не бывает… А там теленок тети Вари Борька пасется, за ногу привязанный… Ведь ты знаешь Борьку?
— Борька?..
— Борька! Пойдем скорей посмотрим!
Подхватив Дима за руки, ребята повели его туда, где и на самом деле пасся привязанный за длинную веревку Борька. Диму дали потрогать его за розовый нос, погладить мокрую шерсть, и Дим перестал плакать. Только две большие слезинки висели у него на ресницах. Горька положил ему на плечи обе руки и сказал:
— Ты молодец, Дим! Ты настоящий часовой, Дим! Тебя поставили на посту, и ты никуда не ушел и ничего не боялся. За это мы тебя награждаем!
Горька снял с плеча ружье и подал Диму.
— Вот, на — бери. Отдаем тебе!
— Мне? — робко оглядываясь на Вовку, взмахнул ресницами Дим. — Насовсем?
И Вовка твердо кивнул головой:
— Насовсем!
9. ПЕТУХ
Петуха принесли с рынка в корзине. Маленький Дим, стоя посреди двора, с интересом глядел, как петух отряхивает помятые перья.
— Где петух? — прибежал Вовка, Димов брат. Он был уже большой, а поэтому всегда занятый. — Этот самый петух?.. Ну, какой это петух?.. Это — ерунда, а не петух!..
Диму петух тоже не понравился: разноцветных перьев нет, гребень и сережки совсем маленькие, а хвост и вовсе какой-то выщипанный…
Но петух расправил крылья, высоко поднял голову, сказал:
— Кок-ко-ко-ко! — и, важно выступая, будто в самом деле был очень красивый, пошел по двору. Проходил мимо Вовки, высокомерно покосился на него одним глазом.
— Ну, ты! — махнул Вовка ногой.
Петух отпрыгнул, потом распушил на шее перья и, подскочив, долбанул Вовкину ногу сразу клювом, шпорами и крыльями.
— Ого! — сказал Вовка и поддал его снизу.
— Кудах-тах-тах! — отлетел петух, как футбольный мяч, но сразу остановился и, ощетинившись, стал ждать, когда подойдет Вовка.
Вовка не захотел связываться с петухом, он оглянулся — не смотрит ли за ним тетя Оля? — вскарабкался на забор и спрыгнул на улицу. Он был очень занят и ходить в калитку у него не было времени.
Петух, как видно, счел себя победителем, замахал крыльями и пошел к сараю — знакомиться с курами. Куры сразу столпились вокруг, а он, стоя в середине, что-то рассказывал им — хвастался, наверное, потому что куры горячо поддакивали. Потом все вместе отправились за сарай.
Дим вспомнил, что там у него посажены грибы, специально для этой цели выкопанные и принесенные из уличной канавы. Он схватил хворостину, как саблю, и ворвался в куриную толпу, рубя направо и налево. Перепуганные куры, кудахча, разлетелись кто куда.
Но тут злющий петух вдруг так налетел на Дима сзади, что Дим от неожиданности шлепнулся, выронив саблю наземь, потом вскочил, заорал и, махая на наскакивающего петуха руками, забежал в сарай, заперся и сидел там, пока петух не ушел.
Нельзя сказать, чтобы Дим был трус.
Он, например, ничуть не боялся пауков, неподвижно висящих на паутине в темных углах, веселых мышей, по ночам катающих под комодом кусочек сахару, обитающих под крыльцом безобидных рыжих сверчков и пучеглазых жаб.
Полосатого соседского кота Яшку он один раз чуть было не схватил за шею, и кот, испугавшись, фыркнул и убежал.
Лохматую, с репьями в хвосте собаку без имени, которая каждый день приходила во двор, он гладил по голове и кормил прямо из рук хлебом, а она в благодарность вертела хвостом и лизала его в нос.
Огромного индюка, пасшегося на улице, он дразнил, скача на одной ноге: «Индий, индий — красный нос!» Индюк очень не любил, когда его так дразнили, надувался и выпускал красную соплю, бормоча что-то быстро-быстро на своем индюшином языке.
Зато петух прямо-таки возненавидел Дима. Он спокойно водил кур по двору, отыскивал им на земле разные зернышки, купался с ними в пыли на солнечном припеке, но только Дим показывался на крыльце, петух вытягивал шею и вскрикивал:
— Кок-ко-ко-ко!
Это значило, что надо скорее спасаться.
Вот и живи так. Во двор не выйди. Можно, конечно, на улице играть — кур на улицу не пускали, но не будешь же все время на улице играть? А если домой захочется, как через двор проходить, когда там петух караулит?
Однажды приоткрыл Дим калитку, заглянул во двор: петух, стоявший возле крыльца на одной ноге, сразу поднял голову и:
— Кок-ко-ко-ко!
Дим моментально захлопнул калитку и стал звать:
— Во-о-овк, а Вовк! Во-о-овк, а Вовк!
— Ну, чего тебе! — нетерпеливо отозвался откуда-то сверху занятый Вовка.
