Но постепенно Мишаня начал привыкать идти по темному лугу. Просто нужно, не отрываясь, смотреть себе под ноги. Увидишь, что-то белеется: бугорок! Становись на него, ищи другой бугорок и перепрыгивай.
Кое-где среди травы и кочек проступали песчаные лысины — туда и совсем хорошо перепрыгивать. Прыг да прыг! — как заяц скакал Мишаня, а за ним скакали Братец Кролик и Глеб.
Вот белый песчаный бугорок. Мишаня примерился, прыгнул и едва коснулся его ногой, как бугорок ожил, шарахнулся в сторону, и, хлопаясь спиной и затылком об землю, Мишаня услышал чей-то отвратительный крик. Вскочив, он успел заметить какое-то белое существо и страшные глаза, в которых луна отражалась. Больше он ничего разглядеть не успел, потому что легко, как на невидимых крыльях, несся через луг обратно к домам, не чувствуя ни кочек, ни лужиц, ни, тем более, каких-то там бугорков, а луг казался глаже стекла.
Впереди, так же быстро, легко и бесшумно, как летучие мыши, летели над лугом Братец Кролик и Глеб.
Очутившись среди родных гусиновских домиков под защитой своих храбрых собак и вдали от страшного ночного луга, они быстро опомнились и отдышались.
— Что это… было? — спросил Мишаня.
Братец Кролик догадался первый и начал хихикать, не в силах выговорить ни слова. Он хихикал все сильнее, трясся, корчился, задыхался, пытался что-то сказать, но не мог…
— Чего смеешься, как глупой? — с обидой спросил Мишаня.
Наконец Братец Кролик собрался с силами: — Это… тетки Федотьевны… коза… была привязана!
Тут и Мишаня сразу сообразил, что это была коза, которую тетка Федотьевна иногда оставляла на всю ночь на лугу, привязав длинной веревкой к колышку. Каждый день проходили мимо нее на речку, всем знакомая была коза. Да и заорала она по-козлиному, и глаза у нее дурацкие! Значит, прямо на спящую козу прыгнул Мишаня.
Тут уж и он захохотал, а за ним Глеб.
Очень смешно было представить, что спросонок подумала коза, когда Мишаня на нее прыгнул.
— Я думал, что бугорок! Прыг!.. Сам лечу кувырком, а сам думаю: что такое, почему бугорок живой?.. Ха-ха-ха-ха!..
— Ты — это что! А вот коза! Очевидно, приняла тебя за волка! Хи-хи-хи-хи-хи!..
— Но и сам испугался хуже козы! — ликовал Братец Кролик.
— А ты не испугался?
— Я? Ничуть… Я только удивился: почему Мишаня побежал? Ну и побежал сам…
— Зачем же ты побежал?
— За тобой!..
— А я, — сказал Глеб, — я тут порядков не знаю, я решил: что-то такое произошло, надо бежать!..
Тем временем начало светать и с каждой минутой делалось все светлее, все дальше видно, и сажать куст было уже нельзя.
Развеселившийся Братец Кролик предложил:
— Аспиранта пойдем пугать?..
— Ты про аспиранта сейчас не думай, — сказал ему Мишаня. — Ты лучше думай, где лопата твоя.
Братец Кролик спохватился: лопаты нет! На лугу осталась!
— Тетки Федотьевны лопата… Она и так на меня ругается, что все у нее перетаскал… Сходи, Мишань! Ты там лучше помнишь, где она упала…
— Ты бросал, ты и находи, — наотрез отказался Мишаня, думая про себя: а вдруг все-таки не коза там, а что-то такое? Мало ли что…
— Тогда пускай Глеб сходит, — сказал Братец Кролик, очевидно думая про то же самое.
— Я тут не привык… — мялся Глеб. — В тайге могу ходить хоть ночью, хоть когда… Я даже не знаю, где она там валяется…
— Да теперь уж светает, там увидишь! — горячо уговаривал его Братец Кролик. — Вон, даже отсюда видно, как коза белеется… А вон лопата чернеется… чуть правее… или левее чуть…
— Ты бросал, твоя лопата…
— Я её не бросал — просто уронил! А зачем мы её брали? — вскричал Братец Кролик. — Мне, что ль? Не мне, а твоей Николашке яму копали!.. Значит, книжку выноси — я, лопату бери — я, за три шага сходить за ней — тоже я? Значит, пускай тетки Федотьевны лопата пропадает, да?
Глеб помолчал, постоял немного, несколько раз глубоко вздохнул и пошел, решительно сопя, — толстый, основательный, и было ясно, что на такого можно положиться, уж найдет лопату.
Он вернулся очень скоро, горделиво потрясая лопатой.
— Вот она! Видали? Сразу отыскал! У меня не потеряется! У меня такое зрение, что иголку могу найти, а не то что такую большую вещь.
И, пока шли обратно, все пытался рассказать, как удачно отыскал он лопату:
— Я смотрю — вот коза к веревке привязана… Думала, что опять на нее прыгать будут, как забегала!.. А что это чернеется, длинное такое? Лопата! Я ее беру, говорю козе «привет» и… Стойте! А как же куст?
— Куст теперь сажать поздно… — сказал Мишаня.
— Пускай уж он еще немного порастет на своем месте! — согласился Братец Кролик.
— А яма?
— Яма пускай тоже побудет, про запас!
— Нехорошо как-то… — покачал головой Глеб. — Может, зароем?
— Когда же теперь зарывать? — удивился Мишаня. — Глянь, как светло! Раз уж такое недоразумение вышло, мы не виноваты… Не будь козы, посадили бы мы куст как миленькие! А яму может и Тараканыч зарыть… Это рыть тяжело, а зарывать — раз, два и готово! Что ему стоит!
Братец Кролик рассудительно сказал:
— Нам теперь абы лопату на место поставить, покуда тетка Федотьевна не встала, а не то что ямы всякие закапывать, которые никому не мешают… Что она есть, эта яма, что ее нет…
— Тараканыч может туда что-нибудь свое посадить… — решил Мишаня. — Вдруг у него какое растение давно есть, а только ямы не было? А теперь увидит яму, обрадуется: ага, яма! Да и посадит туда… Скажет: спасибо, кто мне такую яму хорошую вырыл…
— Вряд он скажет спасибо… — усомнился Глеб, но Братец Кролик жизнерадостно воскликнул:
— А не скажет — и не надо! Обойдемся и без его спасиба!.. Не очень-то нуждаемся… и так проживем!
Мишаня с ним был вполне согласен.
КАК ГЛЕБ ХОДИЛ НА СПЕКТАКЛЬ
Мишаню разбудил громкий голос тетки Федотьевны:
— Там ямищу-то высадили — бяда!.. Чисто колодец аль могила какая!.. Страсть сколько землищи наворочено!.. Уж Тараканыч и головы не приложеть: сам не свой ходить!.. Должно, грит, клад был зарытай, вот они ево ночью отрывали…
Глеб уже не спал и тоже слушал, весело поглядывая на Мишаню.
— А я думаю, не иначе это ворожба, колдовство, одним словом… Стало быть, сурьезный враг у них завелся: ворожить, яму под них роеть… Уж я говорю: иди, Пятрович, к одной жанчине, укажу табе адрес, она энту ворожбу отводить, хорошо знаеть… Есть тому примеры… Ваши-то аи ушли куды?..
— Спят еще, — сказала мать.
— Чтой-то долго? Эй, хоз-зявы! — постучала она по ступенькам. — Будя дрыхнуть, увставайтя!..
