Теперь уже Мишаня не хотел, чтобы таких полезных лягушек у него уменьшилось, а тем самым был нанесен вред огороду, и спросил:
— А зачем тебе?
— Да я хочу их Нине подарить… Помнишь, она говорила, что гусеницы испортили цветок?.. Дадим ей несколько штук… Они этих гусениц самих съедят!..
Конечно, жалко было Мишане своих домашних лягушек отдавать, да еще и Николашке, когда их для собственного хозяйства, может быть, не хватает: на всех лягушек не напасешься, пускай своих заводят. Но отказать Глебу неудобно было, и он нехотя согласился:
— Ладно, только немножко… А то, боюсь, себе не хватит… У нас огород большой…
Глеб принялся ловить лягушек и сажать их в коробок, а Мишаня указывал:
— Хватай вон тех двух!.. Толстую не трожь: толстая пускай остается!.. Маленьких тоже не надо, это ее дети… Лови вон ту, вон — карабкается!.. Все равно она какая-то дохлая… Ну… еще, так и быть, вон ту, зелененькую, и хватит!
Наловив штук шесть лягушек, они вылезли во двор, где торчала Верка, помиравшая от зависти.
— А что это у вас? — сунулась она на коробку.
— Подарочек!.. — ухмыльнулся Мишаня. — Тебе решили преподнести! Глеб, покажи уж ей, пускай уж поглядит…
Он выхватил у Глеба коробок, открыл его и сунул под самый нос сестры, но та не завизжала, как ожидалось, а только отвела коробок рукой и спросила:
— А зачем они вам?..
— Хотим подарить Нине, — честно объяснил Глеб. — Она говорила, что червяки у нее цветок, что ль, объели… А мы вот подарим ей лягушек!..
Верка хотела прыснуть, но сделала серьезное лицо:
— Подарите, ребята, верно, подарите! Ой, как будет здорово!..
Глеб заулыбался:
— Как ты думаешь, стоит? Обрадуется она?..
— Еще как обрадуется, да верно, ой-ой-ой-ой!..
Она и сама обрадовалась неизвестно чему и захохотала изо всей мочи. Мишаня, знавший характер сестры, заподозрил что-то, а Глеб ничего не заметил и предложил:
— Отнеси, пожалуйста, а? Только не забудь сказать, что от нас это: мы дарим!..
— Ой, нет! — замахала руками Верка. — Мы с ней с самой весны еще не разговариваем… О себе уж очень воображает, подумаешь, артистка из погорелого театра!.. Получше ее есть, да и то не выставляются!.. Ты отнеси сам! Сами никакого мне самого маленького пузыречка не дали, а посылают лягушек нести… Спасибо большое! Когда понесете, сейчас? Несите сейчас, она как раз в саду, там и от дадите!..
Она хихикала, и вертелась, и подпрыгивала, но доверчивый Глеб, обобрав паутину, отряхнув пыль, взял коробок под мышку и пошел.
Мишане по таким пустяковым делам расхаживать было некогда, потому что мать вышла посмотреть, как ее сын для дома старается…
Прямо закипела работа в руках у Мишани, когда он быстро накладывал в ведро мусор, не годный для собственного пользования, и бегом тащил в конец сада, ни разу не отдохнув даже. Тут кто хочешь поверит, что Мишаня почти совсем переделался из лодыря и разгильдяя в аккуратиста и хлопотуна.
Мать посмотрела и сказала Верке:
— Подсобила бы ему, чем так-то стоять!.. Глянь, аж запалился малый.
Верка заносчиво выставила подбородок:
— Вот еще! Буду я! Как вещички — так шиш показывают, а им подсобляй!
И зловредно сообщила:
— Мам, они половину мусора себе присвоили и под крыльцо спрятали! Вели им выкинуть!..
Однако мать на эту хитрость не обратила внимания. Когда вернулся Глеб, Верка так и кинулась к нему:
— Ну как? Подарил, да? Подарил? Ей самой отдал? Она где была? А она что? А еще кто с ней был?
Глеб растерянно озирался, трогал одно ухо, которое было краснее другого, и обстоятельно отвечал на вопросы:
— Самой… Она была в саду… Еще какие-то девочки с ней, не рассмотрел я… Я говорю: можно зайти, дело есть? Она говорит: иди… Я лягушек выпустил и говорю: вот тебе подарок… А она даже договорить не дала, зачем лягушки, ка-ак заорет, оглушила прямо… Тут дед выскочил, начал меня тащить… За ухо тоже хватает… Ну да ладно… Не разберутся, а хватают за уши… Недоразумение вышло… Трусиха оказалась…
Верка жадно слушала и стонала:
— О-о-ой!.. О-о-ой!..
Дослушав, повернулась кругом и вихрем вынеслась на улицу: до того не терпелось ей раззвонить по всем подружкам про смехотворное происшествие с Николашкой.
Понурый Глеб принялся помогать Мишане рыть яму. Он так махал лопатой, что самому Мишане пришлось стоять в стороне, иначе, того гляди, зацепит ручкой или землей обсыплет.
А Глеб, пыхтя, жаловался после каждой лопаты выброшенной земли:
— …Ничего объяснить не дают, а тащат!..
— …Не понимают, а орут тоже…
— …Предрассудки разные…
— …Дед этот — прямо беспонятный какой-то…
— …Надо разобраться, а уж потом хватать…
— …Уши не для того находятся, чтоб за них ухватывать…
— …Одни только отсталые так поступают…
— …Надо понять…
Когда все было сделано, Мишаня предложил матери слазить под пол и самолично убедиться, какой там наведен порядок. Но мать, занятая своими кухонными делами, к Мишаниному подвигу отнеслась равнодушно и лезть под пол отказалась:
— Прибрал и прибрал — делов-то! Ты сам приберись, а то весь в пыли да в паутине как домовой!
Отец выслушал Мишанин доклад и сказал только:
— Молодец!.. Отдыхай теперь…
Однако Мишаня после выполненной работы чувствовал такую бодрость и прилив сил, что на родителей не обиделся: не хотят смотреть — и не надо.
Он сам слазил еще раз под пол, полюбовался, какая там чистота, потом сходил в конец сада, пару раз притопнул ямку, где навеки упокоился мусор, и, на закуску насладившись созерцанием своего жилища, ломившегося от богатств, сказал Глебу:
— Айда на речку обмываться!..
Отпрашиваться он счел излишним: всем должно быть ясно, что после такой тяжелой и грязной работы человек имеет право пойти помыться в реке, потому что нигде, кроме реки, не смыть всю грязь и паутину, собранную под полом.
На Чертовой яме бездельничали Гусь, Братец Кролик, Лаптяня и Колюнька.
Они коротали время тем, что заставляли плавать по реке пойманного в зарослях осоки небольшого ужа.
Ужей на речке Гусиновке обитало множество, а некоторые даже во дворы переселились и проживали там наподобие кур или воробьев. Поэтому уж ни для кого, кроме Глеба, особого интереса не представлял.
Зато Глеб, с опаской взяв ужа в руки, разглядывал его со всех сторон, вертел так и этак, будто это не обыкновенный уж был, а, скажем, гробовая змея, ужалившая князя Олега.
— В Сибири живут ужаки? — поинтересовался Братец Кролик.
— Еще сколько! — сказал Глеб. — Но там другие… Наши, они… толще!..
