были вместе. Не было никакой математики, никакого правописания: пятницы были такими же, как и вторники. И хотя разных игр было навалом, команда была лишь одна.
Они встречались на том же перекрестке, где потом расставались вечером, когда надо было домой. Тот, кто приходил первым, ждал второго на выцветшей скамейке, которую поставили «С любовью и в память о Бернарде Деббсе». Однажды А, пока дожидался В, попытался замазать эти слова на медной табличке украденным красным маркером. Но выгравированные буквы впитали в себя больше краски, чем фон, и надпись, наоборот, сделалась еще ярче. Но обычно он дожидался В. Зачем тратить хорошие идеи лишь на себя. Теперь, когда у А появился друг, он обнаружил, что делать всякие штуки гораздо прикольнее вместе. Например, вырезать на скамейке ножом свои инициалы. У В был замечательный ножик «Стенли». Стоили, как он его называл.
Иногда В приносил с собой и другие инструменты, «позаимствованные» из ящика брата. Плоскогубцы, отвертки, клещи, гаечные ключи. В такие дни они бродили по улицам, выискивая, что бы такого сломать и испортить. В другие разы они просто били стекла или воровали всякие мелочи из магазинов. Однажды В притащил моток шерсти, садовый совок и старую штопальную иглу.
— Чтобы ловить угрей, — сказал он А. И не сказал больше ни слова, пока они не добрались до «места» на берегу Бирна.
А никогда раньше не был на Бирне. Он лишь наблюдал, но всегда — издалека, как вода становилась то красной, то белой. Река вытекала из Стоили, окрашенная алюминиевыми и железными солями. В местах, где течение было слабым, вода была почти черной. Например, под мостом незаконченной окружной дороги. Туда-то В и повел А, под мост. Где, как он говорил, живут угри.
Это был Бирн в самом худшем его проявлении: вялый поток мутной воды, загнанный в бетонированный капал. Его крутые наклонные берега заросли сорняками, бетон крошился, грозя обвалиться в любую минуту. Повсюду валялись комья размокшей известки, оставшейся после строительства дороги, которое заглохло лет десять назад. Течение здесь было медленным, так что каменные плиты так и остались валяться вдоль берега, почти не тронутые эрозией. А запрещалось даже близко подходить к реке на этом опасном участке. Что само по себе уже было поводом, чтобы туда пойти. Некоторые мамаши пугали своих детей, говорили им, что под мостом прячется зло. И иногда так и было.
В поднял с земли использованный гандон, подцепив его совком, и замахнулся, как будто собравшись швырнуть его в А. Тот отшатнулся. Впрочем, В и не собирался бросать в него этой штукой. Это было просто ребячество. Не как в тот раз, когда одноклассники держали А прижатым в земле и забрасывали говном из подгузников, найденных в мусорном баке. А даже не знал, что такое гандон, хотя инстинктивно он понял, что лучше, если бы эта хреновина на тебя не попала.
— Это чего, от угрей что-то? — спросил он у друга.
В рассмеялся и бросил резинку, похожую на трубку из кожи, к ногам приятеля, чтобы тот мог рассмотреть ее без опаски.
— Это презик. Резинка. Гандон.
А потыкал штуковину носком ботинка. Объяснение В ничего ему не объяснило. Он знал, что это обидное слово. Его иногда так обзывали. Стало быть, вот он какой, гандон.
— Его надевают на член, чтобы не измазаться спермой и всякой слизью, когда трахают телку, — объяснил В.
А подумал, что для таких целей эта штука явно великовата, но ничего не сказал, потому что давно уже понял, что по сравнению со своим другом он жутко наивный. Он пнул презик ногой, сбросив его в Бирн. Презик не утонул — надо думать, из-за своих отталкивающих способностей по отношению ко «всякой слизи», которой тут было более чем достаточно. Наблюдать за продвижением резиновой штуки было все равно, что наблюдать за движением минутной стрелки. Река, забитая мусором и строительными обломками, вяло несла свои воды на грани между течением и застоем. Они с В придумали кидаться в презик камнями, чтобы его потопить. Бирн поглощал камни с презрительной жадностью; в конце концов, вода всосала в себя и гандон.
— Ну, чего? — сказал В, размахивая совком. — Если мы собираемся выуживать угрей, надо нарыть червяков, и побольше.
— Выуживать угрей, — повторил А, очень надеясь, что это будет не похоже на игру «выуди яблоко», в которую он однажды играл на Хеллоуин.[20]
В выбрал место, где земля была мягкой, и начал копать, А ему помогал, используя вместо лопатки дощечку, а вместо «цеплялки» — ржавый шестидюймовый гвоздь, найденный тут же, на берегу. Червей было много: утром прошел дождь. Нарытых червей В складывал в пластмассовый колпак колесного диска — чтобы не уползли. Он попробовал разделить их на больших и маленьких, но они быстро перемешались. Один червяк был такой длинный, что когда В доставал его из ямки, он растянулся почти на фут, а потом порвался с тихим щелчком. Но даже съежившийся и разорванный пополам, это был самый длинный червяк из всех найденных. А и В аккуратно выкопали и вторую его половину, которая отчаянно пыталась зарыться поглубже и высирала съеденную землю из раны.
Когда они накопали достаточно длинных червей, В показал А, как нанизывать их на нитку. Он выбрал самого толстого. Червяк извивался в его руке, корчился и раздувался, и тыкался в разные стороны своей слепой головой; он как будто старался вырваться — или же это была мастерская попытка показаться таким противным, чтобы его сразу бросили. Впрочем, он зря старался. В проткнул его штопальной иглой с продетой в нее толстой ниткой, вдоль всего тела. То же самое он проделал еще с несколькими червяками, пока у него не получилось добрых три фута «червячной» нитки.
Часто из проткнутых червяков била струйка какой-то прозрачной жидкости, которая брызгала В на куртку и на рубашку. Но В только смеялся и говорил А, что если она попадет тебе в рот, это приносит удачу. А стоял, плотно сжав губы. Удача, конечно, не помешает. Но как-нибудь в другой раз.
В намотал «червячную» нитку на руку, потом снял ее и перевязал посередине. В итоге у него получился большой клубок мертвых червей, висящих на длинной нитке. Он отломал ветку с ближайшего дерева, обстругал ее своим ножом «Стоили» и привязал к ней нитку с наживкой.
Получилась такая удочка. А по-прежнему было не очень понятно, как они будут ловить угрей без крючка. Но он не стал задавать вопросов.
Терпение В было поистине удивительным. Обычно всякое дело надоедало ему уже через две-три минуты. Но он просидел у реки почти половину утра, легонько покачивая свою удочку с червячной наживкой. А сидел рядом и, когда В ему говорил, бросал в воду по два-три червяка поменьше, в качестве приманки. Пару раз В разрешал ему подержать удочку, но недолго, и только после того, как А клятвенно обещал, что сразу отдаст удочку В, если почувствует, что клюет.
— Тут главное — правильно выудить, — объяснил В. — Тащить надо быстро, но без рывков. Зубы угря цепляются за шерстяную нитку, и тот, кто умеет, успевает достать его из воды, пока он не отцепился.
А не чувствовал, что клюет, но зато чувствовал себя этаким Томом Сойером, когда держал удочку; А смотрел этот фильм по телику. О приключениях Тома Сойера и его закадычного друга Гекльберри Финна. Ощущение сходства с героями фильма было бы гораздо сильнее, если бы они сидели на солнышке, но В сказал, что угрям больше нравится полумрак под мостом. Периодически по мосту проезжали тяжелые грузовики, и тогда все вокруг громыхало и сотрясалось, как будто мир грозил рухнуть. Прямо на них.
Просто сидеть было скучно, и А наблюдал за муравьем, который пытался тащить кусок мертвого червяка, раз в шесть-семь больше себя самого. Ему было трудно, но он не сдавался. И у него получалось. Пусть медленно, по миллиметру за раз, но муравей все же тащил червяка к своему невидимому гнезду. В неожиданном великодушном порыве А передвинул кусок червяка на несколько дюймов вперед, стараясь при этом не придавить муравья. Муравей словно взбесился. Забыв про лакомый кусман, он принялся бегать кругами, как будто в панике, а потом более-менее успокоился и уполз совершенно в другую сторону. А не понял, что произошло. Он действительно хотел помочь, а муравей, кажется, тронулся. А рассудил так: наверное, муравей увидел его руку, и ему показалось, что это десница Божья — нечто непостижимое, огромное и могучее. И на мгновение А почувствовал себя огромным, могучим, всесильным.
По лицу В сразу было понятно, что он и не думал, что у него получится поймать угря. Но он достал его так, как надо — быстро и без рывков. И только потом, когда угорь уже болтался на нитке в воздухе, они сообразили, что им не во что его положить. Они сделали, что хотели. Дошли до предела. Но они не могли просто так отпустить свой улов, после стольких тщательных приготовлений. Угорь как будто почувствовал
