Она быстро раскусила ряженого принца и поняла свою выгоду, уж вы мне поверьте. Да и можно ли долго колебаться, выбирая между крестьянином и принцем? Фламиния играет как по нотам. Впрочем, она живо проглотит Арлекина и уложит его к себе в постель, как только ей этого захочется! Этот славный малый чувствует и влюбляется по приказу. Будем надеяться, что он хорош в постели!
— Вы просто ужасны!
— Более, чем вы думаете! Мариво — слишком тонок, чтобы оставлять пьесу с таким концом. По-моему, принц быстро устанет от Сильвии, а Фламиния — от своего проказника. Вот и готов четырехугольник или по меньшей мере новый обмен. В конце концов проныра Фламиния станет владычицей принца, тогда как Сильвия вновь обретет своего сельского увальня. Вот тут и есть подлинное непостоянство! В этом и заключен смысл последнего шутовства Арлекина, когда он насмешливо восклицает: «Теперь я смеюсь над шуткой, что сыграла с нами дружба. Терпение, мы еще и сами пошутим над ней» [11].
Они с Софи шагали вдвоем по бульвару Сен-Жермен. Помолчав немного, Софи спросила:
— Как это получается, что вы так свободно управляетесь со всеми играми и уловками — и не только у Мариво, но и в жизни?
— О, — произнес Пурвьанш, — наверное, это потому, что я много страдал…
— Страдал?
— Мне пришлось побороться за жизнь, у меня было трудное детство. Я, видите ли, сирота…
Внезапно весь его пыл угас и сменился угрюмостью. В голосе вдруг появились тревожные нотки. Спина сгорбилась.
— Но это не имеет никакого значения… — прибавил он. Софи смутилась. Она не подозревала, что юные годы Ната были трудными.
— Простите меня, — сказала она, — я не знала.
— Я никогда не говорил об этом. Но понимаете, здесь, сегодня вечером… Я так нуждаюсь в дружеском участии.
Она настаивала, уговаривая его своим нежным голосом:
— Прошу вас, расскажите мне все.
— Мне не хотелось бы докучать вам этой старой историей! Ну что ж, да, правда: я не знал своих родителей. Меня воспитывали в одном из этих скотских загонов, которые стыдливо именуются сиротскими приютами. Святые отцы и научили меня ломать комедию. Они не имеют равных в этом искусстве! Ба, все это просто Диккенс самого низкого пошиба!
Они уже дошли до ресторана. Увидев «Лё Дом», он вдруг предложил:
— А не отпраздновать ли нам начало совместной работы, почему бы здесь не поужинать? Послушайте, я вас приглашаю. Кажется, рыба тут превосходна.
— Думаете, — откликнулась она, — мне следует согласиться? Вы были не слишком милосердны к моим друзьям…
— Каким друзьям?
— Я имею в виду Алису и ее мать…
Он возмутился:
— Пожалуйста, не слушайте сплетни. Алиса очень мила, но Шехерезада из нее не получится! Конечно, ее мать сделала мне немало добра, и должен сказать, что я в какой-то степени упрекал себя за эту смерть — такую неожиданную и тяжелую. Но разве можно всегда оставаться подле тех, кто нам так дорог? И все же жизнь продолжается, не так ли?
— Я принимаю ваше предложение, — заключила Софи. — При одном условии: мы разделим счет…
Они вошли, выбрали отдельный столик, отгороженный от общего зала. Они были так очаровательны — оба — и, казалось, счастливы сидеть здесь вдвоем. Но ни он, ни она не были глупцами: они понимали, что все идет слишком хорошо. А впрочем, правда ли, что Нат действительно сирота?
— Я предлагаю устрицы, морской язык по-деревенски…
Софи не удержалась от улыбки. Я ее предупредил.
Она громко заявила:
— Я возьму омара по-арморикански! Обожаю потрошить омара… Мужчин, впрочем, тоже…
— Так вас надо опасаться? — спросил он жеманно. — Но скажите, почему же в «Театре Франшиз» вы меня избегали? Ни взгляда, ни слова… Я так вас пугал? Или это был приступ педантизма?
Она засмеялась как девчонка. Этот смех поразил его до глубины души. Бог мой! Как она была прекрасна, как желанна! Наконец-то она сидела здесь, рядом с ним, как ему мечталось. Еще немного, и он бросился бы к ее ногам. Но это была война. Это — всегда война, особенно когда твой враг вооружен всей своей хрупкостью, изяществом и умом, способным нанести тебе любой вред…
— А я-то всегда считала педантом вас! Вы — настоящий господин-всезнайка! И потом вы, наверное, просто не мой тип, только и всего!
— Вы предпочли бы кого-нибудь вроде Ди Сангро…
— Этого хама? Мне не нравятся мужчины, путающие жизнь с комедией дель арте. Но скажите, почему вы так стремились занять место помощника Шаваля?
Он перешел в наступление:
— Чтобы иметь возможность руководить вами. Вы отказались стать Федрой. Но я нашел средство, чтобы заставить вас считаться со мной.
— Но зачем?
Она широко раскрыла глаза, полные невинного изумления. И конечно, Нат мог бы тут же ответить: «Потому что я вас обожаю, я хочу вас, я сгораю от желания вызвать ваше восхищение, а потом и вашу любовь». Но он подозвал официанта и заказал омара.
— Вы не ответили на мой вопрос, — заметила она.
— Вы — актриса, диапазон которой пробудил мой интерес. В вас есть эта странная смесь холодности и огня, эти колебания между отстраненностью и самозабвением. Короче, вы — неуловимы, так что в роли Сильвии из «Игры любви и случая» вы были превосходны. И все же мне казалось очевидным, что вы были бы гораздо лучше в амплуа трагической актрисы. Федра — это ледник, в глубине которого пылает жар вожделения.
— О! — воскликнула она. — Какая формулировка! И вот таким вам представляется мой характер — как актрисы, а может быть, даже как женщины? Так как, скажем прямо, Сильвия из «Игры» — просто маленькая потаскушка! А Федра? Расин ее цивилизовал, конечно, но это — настоящая шлюха!
Он почувствовал, что краснеет. К счастью, как раз принесли омара. Он сказал:
— Однажды вы приняли меня за мачо [12] и почти оскорбили меня. А вы не допускаете, что мужчины, так же как и женщины, тоже имеют право взращивать плоды в своем тайном саду?
— До тех пор, пока их фантастические мечты не выплескиваются наружу, выходя из берегов и губя чужие жизни!
Он отвел глаза и занялся омаром. Потом глухо проговорил:
— Не думайте, что во мне спрятан только темный ключ. Во мне есть и чистые родники, и эти источники радости готовы забить из-под земли, как только их сумеет отыскать какая-нибудь ведунья…
— Ваша метафора не так уж хороша! — со смехом воскликнула Софи. — Ведь ведунья — почти чертовка и рифмуется с… мышеловкой [13], не правда ли?
Он настолько растерялся, что, неловко схватившись за клешню омара, упустил ее. Она вырвалась, красный сок брызнул фонтаном, и яркое — точно кровавая рана — пятно расползлось на его белой рубашке.
XXV
Роль принца Лелио должен был исполнять Себастьян Дрё, мужчина лет сорока. Возможно, он был не слишком красив, но довольно представителен: твердое лицо украшал нос с горбинкой а la Монтефельтро; он его совсем не портил, а напротив — придавал ему некоторое сходство с аристократами эпохи Ренессанса.
С первых же репетиций мы заметили, что он сблизился с Софи Бонэр, которая вроде бы благожелательно принимала его ухаживания. Они часто ходили вдвоем в театральный бар, сидели там
