— Я не был бы достоин этого почтенного учреждения, если бы не знал обо всем, что в нем делается. И должен сказать, дорогой профессор, что о вашем дедуктивном методе, позволившем найти этот документ, мне правдиво было доложено моим верным другом нунцием Караколли. Я еще не имел возможности поздравить вас…
— И все-таки это оказался апокриф.
— То же самое мне сказал и нунций. К какой эпохе вы его относите?
— Похоже на XVI век, тогда как оригинал, отмеченный позорными тремя шестерками, должен был принадлежать к первым векам нашей эры. И все же — это одна из целей нашего визита — я хочу, чтобы документ прошел экспертизу. Не написан ли он на бумаге XVI века венецианской выделки и не подделан ли почерк под старину — возможно, совсем недавно?
— Это меня чрезвычайно удивило бы, — сказал немец тоном, в котором слышалось недоумение от подобной нелепой гипотезы. — Но коль вы желаете, я передам документ в нашу лабораторию. Она хорошо оборудована, как вам известно. С этим проблем не будет, но мне хотелось бы понять, каким образом, по- вашему, кто-то мог подменить оригинал, если только он вообще существовал, подделанным манускриптом. И для чего это сделано?
— Может быть, для того, чтобы изъять некоторые разоблачения или откровения из подлинника, — предположил отец Мореше.
— Достаточно было просто похитить его, — заметил отец Грюнвальд. — К чему эта замена, да еще с довольно непристойным текстом, если я правильно понял каноника Тортелли?
— Полагаю, — сказал Сальва, — что мы столкнулись с какой-то интригой, далекой от простой подмены манускрипта. Исчез профессор Стэндап. По Риму ходят самые невероятные слухи. Определенно следует ожидать некоего события, смысл и значительность которого нам неизвестны. Во всем этом прослеживаются скрытые от нас предзнаменования. И хотя суть их нам пока не ясна, они предупреждают нас о том, что затевается нечто действительно чрезвычайно серьезное.
— Э! — воскликнул доминиканец. — Не преувеличиваете ли вы? Возможно, это проделка какого-нибудь коллекционера. Он обнаружил «Жизнеописание» и спрятал в своих архивах. Но, считая, что поступает честно, заменил находку манускриптом, который вы переводите.
— Спасибо за прием, — сухо поблагодарил Сальва, Резко встав и продемонстрировав тем самым свое отношение к последней гипотезе.
Когда они покинули библиотеку, профессор дал волю своему раздражению. Злобно прикурив сигару, он пробурчал:
— Никакой логики! А святой отец путешествует по Африке…
Мореше нерешительно осведомился, какое отношение имеет евангелическое турне папы к «Жизнеописанию Сильвестра». Но они уже сели в такси на пьяццд делла Сита Леонина, доставившее их к дому № 9 по виа Помпео Магно, где находилось посольство Польши при Ватикане.
Графиня Кокошка заставила их ждать довольно долго, так что успела догореть до конца сигара. Среди позолоты и ангелочков под мрамор наши приятели чувствовали себя деревенщинами, забредшими в роскошный отель. Сальва кипел от нетерпения. Что до Мореше, то, хотя перемена обстановки его и забавляла, он уже начинал спрашивать себя, не окончится ли тайна «Жизнеописания» какой-нибудь драмой — если только она уже не произошла. И тем не менее он склонялся к мысли, что профессор Стэндап просто забыл предупредить свое окружение о внезапном отъезде, как это бывает, когда, к примеру, получаешь неожиданное сообщение о смерти близкого человека.
Наконец появился лощеный слуга в перчатках и коридорами с устоявшимся запахом плесени и винтовыми лестницами проводил их в личные апартаменты посла и его супруги, которая приняла их в барочном салоне, заставленном мебелью, неимоверным количеством ваз и разукрашенных статуэток. Сама она походила на мумию или певицу, разукрашенную для исполнения «Сумерек богов» в провинциальном концертном зале. Свою чрезмерную полноту графиня скрывала под наслоением пестрых тканей и варварских украшений, делавших ее еще дороднее. Ее увядшее лицо покрывал слой фиолетово-розовых румян, на фоне которых так ярко светились зеленые глаза, что, кроме них, ничего уже не было заметно.
— Очень рада познакомиться с вами, профессор. Его превосходительство мой муж и я следили за делом Добрински, и, как бы это сказать, с большой признательностью. Садитесь, пожалуйста.
— Мадам, — начал Сальва, — мой друг отец Мореше и я взяли на себя смелость напроситься на это свидание, чтобы поговорить с вами о редчайшем манускрипте «Жизнеописание Сильвестра», который со времени обнаружения не перестает озадачивать нас.
Мумия выпрямилась и резким тоном произнесла:
— Чем мог бы быть интересен этот манускрипт его превосходительству моему мужу и мне?
— Честно говоря, мадам, я еще не знаю. Но вышло так, что ваше посещение «Ла Стампа»…
Она встала с живостью, которую трудно было от нее ожидать, и уставила унизанный перстнями палец на Сальва:
— Эти мерзкие газетенки!.. Все они лицемерные! А некоторые просто лживы. Профессор, мне нечего вам сказать.
Она села, театрально разыграв возмущение.
— Мадам, — продолжил Сальва, — мы крайне обеспокоены исчезновением одного человека, профессора Стэндапа, и мельчайший след был бы нам полезен. Ведь профессор Стэндап работал над переводом «Жизнеописания», того самого, об обнаружении которого вы сообщили одному журналисту из «Ла Стампа». Откуда появилась у вас эта информация, не подлежавшая разглашению?
Она заворковала:
— Профессор, если бы я не знала вашу… как бы выразиться… я бы ужасно рассердилась. А «Ла Стампа», Бог мой, это газета… ну, вы представляете… некоторая Информация ей просто необходима, это исключительный случай… Его превосходительство мой муж и я, мы знаем, что надлежит делать.
— Мадам, простите мою настойчивость, но кто поставил вас в известность о находке этого документа?
Она заерзала, драгоценности на ее могучей груди зазвякали.
— Не давите на меня! Здесь, в посольстве, есть уши. Как мы узнаем обо всем? Из воздуха. Узнаем, и все тут.
— Почему вы посчитали своим долгом пойти в «Ла Стампа» и сообщить об открытии, которое на первый взгляд вас совсем не интересует?
— О профессор, его превосходительство мой муж и я, мы проявляем чрезвычайный интерес ко всем открытиям. А в «Ла Стампа» я, полагаю, зашла совершенно случайно. Разве упомнишь? А слова… их столько говорится, вы согласны?
Мореше, до этого момента не участвовавший в беседе, включился в разговор:
— Мадам, сдается мне, что мы уже встречались в Варшаве у нашего общего друга кинорежиссера Воджеха Хаза.
— О, несомненно! Это наш большой друг и режиссер, фильм которого его превосходительство мой муж и я представляли на фестивале… Вы знать…
— На фестивале в Гданьске.
— Верно. Вы знать Польшу лучше меня!
— Я люблю Польшу, мадам.
— Вы, французы, есть большие друзья Польши. Когда его превосходительство мой муж и я жили в Кракове и принимали у себя кардинала, ставшего его святейшеством, мы имели очень много французских друзей, а кардинал — сегодня его святейшество — любил говорить на их языке и не раз повторял, что Франция есть старшая дочь Церкви, а потом уж — Польша.
— Мадам, — напористо продолжил Сальва, — а если мы убедим вас, что его святейшеству грозит опасность, согласитесь ли вы сказать, кто сообщил вам о существовании «Жизнеописания» и почему вы сочли необходимым поставить об этом в известность газету «Ла Стампа»?
— Его святейшество в опасности? — удивленно воскликнула Кокошка. На этот раз она больше не играла. — Кто осмелится тронуть хоть волосок на голове его святейшества? Он такой грандиозный, в нем столько достоинств и доброты…
— Графиня, — настаивал Мореше, — вам необходимо ответить на наш вопрос.
