Для меня Вы – по большому счету восходящий писатель. Такое ощущение было во мне от В. С. Гроссмана, от одновременности его существования в литературе. И он и Вы хорошо проникаете в природу счастья – оно скорее напоминает у Вас не блаженство на ложе любви, а кровавые роды и пот на лбу крупным бисером. В этом можно углядеть главную линию антимещанства.
Еще раз спасибо
Ник. Атаров[208]
9 августа 1973 г.
Дорогой Юрий Валентинович!
Большой привет с юга Вам и всей вашей семье! Не знаю, дойдет ли до Вас мое письмо – адрес написал на конверте по памяти, а память у меня на адреса плохая.
Отдыхаю уже второй месяц в Железноводске. В июне я был здесь совсем один, ходил целый день по горам (здесь и в Пятигорске и Кисловодске) и лесным тропам.
Сейчас ко мне жена привезла сына, а сама уехала в Москву. К тому же я начал «лечение» на Пятигорском курорте: радоновые ванны, электропроцедуры, массаж и т. п. Все это, говорят, очень помогает при бессоннице и переутомлении. И действительно, я чувствую себя сейчас хорошо, возможно, просто я никогда не отдыхал раньше так долго и так спокойно.
По вечерам много читаю.
Жена привезла мне последние два номера «Нового мира», и я дочитал Ваш роман до конца. Трудно сравнивать части одного романа, но конец (в № 5) я читал с особенным интересом и удовлетворением.
Я думаю, что это лучшее художественное произведение о народовольцах, о самом великом и героическом периоде их деятельности.
Роман Давыдова «Глухая пора листопада» мне также понравился очень, хотя он написан в иной писательской манере. Но это был действительно «листопад» и потому не так интересно. Не мне судить – но возможно это и лучшее Ваше произведение из ранее написанных.
Мне это особенно хочется сказать, так как, давно зная о том, что пишется Вами роман о Желябове, я думал как-то внутри себя, что вряд ли можно что-то очень интересное и новое написать о народовольцах, когда об этом столько написано.
В Пятигорске роман Ваш разошелся в два дня, хотя книгу из той же серии об Обнорском я вижу в магазинах уже второй месяц.
Мне удалось купить последний экземпляр в каком-то дальнем книжном киоске.
Вчера я дал утром читать ее своему 14,5-летнему сыну, который историей очень мало интересуется (его интересы химия). Была плохая погода, он начал читать с неохотой и первые главки плохо понял. Но потом вчитался и с перерывом на обед читал весь день, пока к вечеру не кончил.
Понравился мне в «Новом мире» и роман Абрамова, не очень понравилась повесть Тендрякова – но об этом я ему сам скажу при встрече.
В мае я не успел побывать в Пахре: был слишком занят и устал. Но в августе, когда я вернусь в Москву, обязательно буду в Пахре, хотя не знаю Ваших планов на лето.
Большой привет Гладкову (если увидите) и всем знакомым. Желаю хорошей работы (если сейчас работаете) и отдыха (если отдыхаете).
До встречи. Ваш Р. А. Медведев[209]
Еще одно письмо.
Дорогой Юра, несколько доброхотов сообщили мне о твоем выступлении на собрании критиков. Завидую твоей храбрости – я, малодушный, не в силах разжать губы и зубы, если на меня глядят хотя бы три пары глаз незнакомых мне людей. Постыдная робость. Но, что поделаешь? Это как горб...
Скоро уже четверть века, не считая лагерного антракта, я корплю в историческом жанре, а ты оказался первым, кто замолвил за меня братское словечко в публичном выступлении. Спасибо!
«Нетерпение» не трогал, покамест сочинял «Завещаю вам, братья...» Недавно лишь полистал чужой экземпляр. Тотчас дохнуло подлинностью, что весьма и весьма редко, хотя нынче в исторической беллетристике подвизается немалая рать. Был бы очень обязан, если бы ты одарил меня книгой.
За неимением борзых щенков, а равно и барашка в бумажке, прими бандероль, которую высылаю одновременно с этим письмом.
Первую половину книги – давние очерки – похерь, а на повесть об Усольцеве, пожалуйста, взгляни.
Еще раз – душевное спасибо.
Крепко и дружески жму руку.
Сердечный привет Алле Павловне.
Ю. Давыдов
21 октября 1973 г.
Двадцать пять лет назад ТАКОЙ писатель, как Юрий Давыдов, нуждался в добром слове! Сейчас в это невозможно поверить, книги Давыдова известны во всем мире. Но было, было... И время в этом повинно, и совершенно органичная природная деликатность Юрия Владимировича, полный паралич нахрапистости и глубокого почтения к себе, глубокоуважаемому. А ведь человек тертый, битый, зону прошел, в иных вопросах – с места не сдвинешь.
Вот ведь, казалось бы, человек о тебе отозвался с похвалой, напиши, что прочитал его роман, что понравился, ему будет приятно. Нет, Юрий Владимирович пишет как есть: «полистал» покамест.
Тут и уважение большое, и серьезность, и искренность, да много всего качественного. Здесь мне хотелось бы в лирику удариться, «слово» о Ю. Давыдове сказать, но у высоких чувств словарь тускл и беден.
Семейные неурядицы, а главное, нерешенность рабочих планов сделали Юру замкнутым и наше общение трудным. Даже невозможным. Юра маялся. Принимался то читать журнал «Спиритуалист», то за новые главы «Исчезновения». Однажды сказал: «Не надо бы мне браться за Лопатина. Юра Давыдов сделает это лучше меня. Но, с другой стороны, такая книга – подступы к Азефу». В высказывании был вопрос, но какой я могла дать совет ему?
Меня волновало другое: я знала, что он решил съезжаться с женой. Попытка склеить нескладывающуюся семейную жизнь. Я решила уехать. Сняла дом в деревне на Рижском взморье. Деревня звалась Апшуциемс. Одно из самых красивых мест в мире.
Однажды, в июле, приехав в Дом творчества «Дубулты», увидела Трифонова в большой развеселой компании. Вышла из холла.
Он приехал в Апшу на следующий день, выведав у кого-то мой адрес. Незадолго до этого мне снился сон: Юра медленно поднимается из-за дюны, и вот я вижу сначала его темные, чуть вьющиеся волосы, лицо, клетчатую рубашку. Именно так и произошло наяву.
В доме было не прибрано. На крашеном деревянном полу – пыльца тончайшего песка, принесенного с дюн, с пляжа. Он усмехнулся и сказал:
– В доме прибрано и пол посыпан песком. Откуда это? Вспомни.
Я тупо молчала.
– Вспомни, я загадал.
Я поняла, что он загадал, и вдруг в моей малообразованной голове произошла вспышка. Я вспомнила.
– «Фауст». Первый раз приходит в дом Маргариты.
– У нас с тобой все будет хорошо.
Он очень хотел куда-нибудь съездить. Через несколько дней мы отправились в Ниду, где отдыхали мои друзья. Безумие чистой воды. Я не спрашивала, как ему удалось улизнуть из Дома творчества, но понимала – что к вечеру он должен туда вернуться, ведь он приехал не в одиночестве. Проехать туда-сюда набегало около пятисот километров. Правда, дороги везде отличные, и день был, что называется, лучезарный. Мы выехали в шесть утра и к одиннадцати были на Ниде. Спросили в кафе, как отыскать дом лесничего, где жили мои друзья. Нам объяснили, что этот дом называется домом Тома Османа, показали дорогу. Мы ехали и недоумевали, кто такой Том Осман, и вдруг Юра хлопнул себя по лбу: «Это же Томас Манн! У него действительно был здесь дом. Какая удача!»
