выбирать: остаться ли среди старых страхов или предпочесть неизвестность, в которой, может быть, страхов когда-нибудь не станет совсем... Но хорошо, когда есть возможность выбирать самому, а не ждать, когда выберут за тебя и тебе придется лишь исполнять чужую волю. Куда в этом случае девается твоя собственная?
— Пустыня! — объявил Юнис, указывая на горизонт. Объявил с удовлетворением, как бы подчеркивая: вот она — пустыня, а значит, не зря мы сели на верблюдов. — Что я говорил?
Действительно, на горизонте просматривалась отчетливая желтизна, и легкое марево поднималось над ней.
— Пустыня — и так близко от болота! — удивился сэр Жеральд. Сначала пустыня, а потом болото — может ли такое быть?
— Может, может, все может, — авторитетно заявил я. — Если из одного места забрать абсолютно всю воду и поместить в другое, в первом неминуемо появится пустыня, а во втором — болото.
— Да-а? — неуверенно протянул сэр Жеральд. Но продолжения не последовало.
Пустыня выглядела как-то странно. Помнится, я читал где-то, что Красноватый оттенок песков пустыни Сахара объясняется наличием в них большого количества окислов железа; обычный песок, который я часто встречал, был желтого цвета, ну в крайнем случае — белого. В пустыне Кара-Кум, где я никогда не бывал, говорят, песок имеет черный оттенок — хотя я не могу себе представить полностью черный песок, разве что уголь? — что и нашло отражение в названии: Кара-Кум и означает «черные пески», но, по-моему, здесь слово «черные» используется в его переносном значении, то есть черные — плохие, злые, зловещие.
Здесь песок был белым. И по мере нашего приближения к нему, кажется, становился все белее и белее... ну разве что с легкой примесью желтизны. Интересно, где на Земле могут быть такие пески? Такла-Макан? Гоби? Оклахома? Что послужило образцом для создания нашей пустыни?
Верблюды ступили на песок и он странно захрустел под их ногами. Очень звучно, словно битое стекло, или же...
Почему-то вспомнилась песенка, будто послышалась из-под подошв верблюдов: «На свадьбу грузчики надели со страшным скрипом башмаки...»
Верблюды шли, а песок пел, скрипел, хрумтел — издавал все возможные певуче-мелодические звуки. Где-то, кажется, есть и такие музыкальные пески... Что-то вот они только предвещают — пыльные бури?
Налетевший ветерок взвихрил, взметнул встревоженную лапами (как-то язык не поворачивается называть стопы верблюдов копытами, хотя так оно и есть) наших верблюдов мелкую пыль и запорошил нам лица, оставив на губах сладковатый привкус...
Вот оно что! Догадка мелькнула и исчезла,'затем появилась снова. Не может быть! Надо проверить.
Я спрыгнул с верблюда и зачерпнул ладонью горсть песка, поднес поближе.
Очень, очень похоже. А ну-ка...
Я осторожно прикоснулся языком к горстке песка, лежащей у меня на ладони. Потом втянул в рот несколько песчинок, пожевал. Так и есть! Песок оказался сахарным!
И я пожалел о том, что Бостонское чаепитие закончилось так печально. Сюда бы все те тюки чая, что американские колонисты побросали в море, вот тогда бы Мартовский Заяц и Шляпник могли не беспокоиться, что у них когда-нибудь закончится чай! Вообще говоря, я сомневаюсь, что весь чай честно утопили в Бостонской бухте. Ну, может, парочку тюков и сбросили, но остальные прагматичные янки наверняка растащили. Тем более что, помнится, туда же царь послал и два русских фрегата, а уж русские своего никогда не упустят, особенно если оно — чужое... Или фрегаты послали попозже? С историей — полнейший крен. Впрочем, историки и сами часто путаются в событиях и датах.
— Можем пить чай! — объявил я продолжающим сидеть на верблюдах Юнису и сэру Жеральду. — Песок — сахарный!
Сэр Жеральд только хмыкнул в ответ, а Юнис пожал плечами. Он любил кофе.
Потянулась сахаропесчаная пустыня. Или песчано-сахарная? В ней ничего не росло, да и что могло расти на сахарных барханах? Разве что леденцовые деревья да карамельные кусты. Сахар — это ведь такое абиотическое вещество, что в нем никаких вредителей не заводится. Ни жучков, ни червячков. А уж расти чему-нибудь на сахаре... Его же специально для консервирования используют, чтобы ничего не пропало, не заплесневело. Может, и тут что-то хотят сохранить? Вот и засыпали сахаром. Не движемся ли мы по большой банке варенья? Или попали мы вдруг в место, куда выбрасывают излишки затоваренной продукции с сахарного завода, чтобы поддержать высокие цены на продукт. Надо бы запомнить место, нанести его на карту — кстати, карту тоже надо бы дорисовать. Дракомпас дракомпасом, но азимут по солнцу брать можно и без него. Плохо, что нет обычного компаса... В этих условиях точную карту нарисовать практически невозможно, но приближенные кроки местности надо набросать обязательно. Столько сахара пропадает! А если это естественное месторождение? Такая тут земля плодородная, что сразу сахар вырастает, без промежуточных этапов в виде сахарной свеклы или тростника...
«Однако жарковато становится, — подумал я, — как бы солнечный удар не схватить. Вон ведь какая ерунда в голову лезет...» Но мысли потекли дальше, расплавляясь под все выше поднимающимся солнцем.
Какие миражи могут быть в сахарной пустыне? Дворцы из кусочков рафинада со скульптурами из сахарных голов? Мармеладные реки и шоколадные горы? Карамельные водопады и облака сладкой ваты? А под леденцовыми кустами прыгают леденцовые зайцы, а на кустах кукарекают леденцовые петухи на палочках...
Но страна-то, страна какая! Тут, если попутешествовать как следует, наверное, уйму неожиданных открытий совершить можно! Мир здешний, оказывается, совсем неизведанный! Еще может и так случиться, что он на трех китах стоит! Боже мой, и чего она тут только не наворотила! А что: покопаться по Интернету, по базам данных хотя бы пары библиотек — можно и не такие чудеса сотворить. Даже жалко будет, если она вдруг решит уничтожить весь этот мир. А ведь она, может быть, и не догадывается, что мы воспринимаем его как реальность, для нее он — игра. А какая же это игра...
Игра света на кристалликах сахара отвлекла меня от мыслей и заставила прищурить глаза. Солнце изменило положение на небосводе и сахарный песок заискрился фонтанами радуг, ударяя в глаза разноцветными переливами.
Нет, недаром считается, что много сахара — вредно. Вон как на глаза влияет. Может, свернуть куда- нибудь, поискать тень? У нас ведь ни темных очков, ни альбуцида. Воспалятся глаза — что делать будем? Надо было у колдуньи в придачу к верблюдам еще и темные очки попросить. В самом деле: мотопила с нагрузкой, отбойный молоток — с нагрузкой, а ни лягушек, ни верблюдов никакими дополнительными устройствами не снабдили. Несправедливо... Самим-то верблюдам хорошо, они привычные, у них брови густые: нахмурили — и вперед. Да и ресницы, наверное, длинные... Красавцы, одним словом. А мы на кого станем похожи? Глаза воспаленные, веки опухшие — на нас ни одна принцесса не взглянет, не говоря уже о драконе... Нет, надо что-то делать.
— Надеть шлемы! — скомандовал я.
— Зачем, Серж-Леон? — расслабленным голосом произнес Юнис, он вроде как засыпал, а сэр Жеральд спросил тревожно:
— Что, враги? — и сжал рукоять меча.
Его реакция мне понравилась, а вот Юниса... Но я не стал тому ничего говорить, а просто ответил:
— Сквозь прорези забрала не так будет слепить солнце.
— А у меня — кольчужная сетка, — пожал плечами сэр Жеральд.
— Все равно: она ослабит силу света.
— Но дракомпас... — возразил сэр Жеральд.
— Заметь направление и постараемся его выдерживать некоторое время. А ориентироваться сможем по цепочке своих следов, оглядываясь назад.
— Верно! — обрадовался сэр Жеральд.
Ехать в шлемах было чуть легче для глаз, но жарче для головы — раньше ее хоть немного обдувал
