От голубизны его глаз у меня закружилась голова.
— Мое сердце с тобой, Эрик. Без тебя я не смогу жить.
Он положил руки на мое лицо.
— Элеонора, возможно, тебе придется спать на сырой земле.
— Мне все равно.
— У меня только лошадь и даже нет слуги.
— Ну так что же?
Он поцеловал меня так, что я задохнулась. Подлокотники скамьи, на которую мы опустились, заскрипели.
— Ты сломал скамью Фулко, — не дыша, прошептала я и крепко прижалась к нему.
Ногой он оттолкнул отломанный подлокотник в сторону.
— Элеонора, я сделаю все, чтобы ты была счастливой, слышишь? Все! — Эрик подвел меня к алтарю, к месту, где располагалось распятие. — Вот здесь, перед ним, перед Белым Христом, я хочу пообещать тебе это, и однажды какой-нибудь священник благословит это обещание. Я люблю тебя.
Дверь церкви заскрипела. Эрик выпустил меня из своих объятий, прислушался. По каменному полу раздались шаги.
— Твой духовный отец, — прошептал он мне. — Я буду ждать тебя у еврея…
Прокравшись за колонну к скамьям, он исчез в темноте. Шаги приближались, послышался шорох одежды. С бьющимся сердцем я вновь подошла к своей молельной скамье. Накидка опять покрывала мое лицо.
Вскоре патер Арнольд вновь появился передо мной.
— Мне показалось, будто я слышал какой-то шум. — Он с любопытством взглянул на меня. — Паломник ушел?
Я кивнула в надежде на то, что он не заметит разломанного подлокотника в алтарном помещении.
— Я не видел, как он уходил.
— Он ушел довольно быстро.
— На улице уже темнеет, и о вас спрашивают. Ваш отец заботится о вашем благополучии, равно как и ваш жених. Не хотите ли пойти со мной, фройляйн?
— Я не хочу появляться на людях. Позвольте мне помолиться еще, патер.
— Ну что же…
Дверь за ним закрылась. Я поспешила к алтарю и подняла подлокотник О Господи, что мы наделали… Губы мои были горячими и распухли, и я уже почти ждала того, что кулак Господень опустится на меня здесь, перед алтарем. Распятый Христос взирал на меня с креста. Мои щеки, моя шея, руки, грудь — все части тела, к которым прикасался Эрик, горели под его взглядом. Я спрятала подлокотник под скамью. Единственное, чего мне хотелось, — чтобы патер нашел его не сразу.
И тут я вспомнила о розе. Я сбросила накидку через голову. Трясущимися нервной дрожью пальцами я вытащила розу из мешочка для подаяний и вновь присела на скамью. «Я хорошо скрыл слова». Круглая и гладкая, она лежала в моей руке, и языческие нацарапанные человечки плясали перед моими глазами. Хорошо скрыл. Когда я повернула ее, то увидела то, что для меня было скрыто долгие недели, — безобидная роза была шкатулкой для хранения драгоценностей с украшенным отверстием из полированной глины! С нетерпением я нащупала запор. Потом, использовав шпильку из крепления накидки, я тщательно прощупала отверстие, пока из нее не выпала пробка! За ней был спрятан маленький кусок пергамента, точно такого, какой использовал мастер Нафтали, когда описывал свои исследования! Я выудила его из укрытия и тщательно расправила ногтем. Взяв свечу — эта единственная горевшая в часовне свеча почти уже прогорела, — я принялась разгадывать буквы на пергаменте:
Pone me ut signaculum super cor tuum, ut signaculum super brachium tuum. Quia fortis est ut mors dilecto.
«Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь».
Я закрыла глаза. Окончание Песни песней Соломона, слова которой я знала наизусть. Сердце мое замерло.
— Aquae mutae non poterunt extquere charitatem,[97] — прошептала я про себя.
Мастер Нафтали часто пел нам эту еврейскую песню. «Ego murus, et ubera mea sicut turris, ex quo facta sum coram eo quasi pacem reperiens».[98] Я задумчиво улыбнулась. «Я как та, что ищет мира». Патер Арнольд часто наказывал нас, когда мы произносили эти стихи. Эмилия, наша песня стала явью. Мой возлюбленный пришел, чтобы забрать меня с собой, он действительно пришел.
«Как смерть, сильна любовь». Жирная капля воска пролилась на пергамент и на все времена поставила печать на его послание.
Ночь в часовне отца была слишком короткой, чтобы в течение ее можно было поразмышлять о жизни. Но у меня оставалось совсем мало времени. Аделаида и Майя пришли с озабоченными лицами, чтобы взглянуть на меня. Они принесли с собой воды и отправились обратно лишь после того, как я заверила их, что нахождение мое рядом с Богом благотворно влияет на меня.
Могу ли я полагаться на то, что Господь считает правильным мой выбор между мужчиной, которому принадлежу, и тем, другим, который завладел моим сердцем?
С той ночи, в которую я по доброй воле разделила ложе с варваром, я стала неприкасаемой, оскверненной и обесчещенной, — но этого никто не знал. Когда бы все же выяснилось, что я вынашиваю ребенка язычника, то стыд и позор уничтожили бы мою семью. Не пощадили бы даже отца за то, что он позволил находиться язычнику в замке и так и не заставил его принять христианство, хотя ему много раз советовали сделать это в принудительном порядке. Но вместо этого, наперекор ожиданиям священника, подарил раба своей дочери. Церковь не допустила бы по отношению к отцу никакого снисхождения.
Мой взгляд скользнула по распятому Христу, перед образом которого я так часто находила утешение. Он висел на кресте с поднятой головой, и взор его был направлен в глубину часовни. Помог бы он мне, если бы я осталась здесь? Если бы я последовала за Кухенгеймом в его крепость, покорившись? Но разве грешно взять судьбу в свои руки?
Я видела перед собой лицо мужчины, которого они считали сатаной. Пути наши пересеклись, вместе нам суждено преодолеть все препятствия, бороться со злом. Сегодня я поняла, насколько нас сплотила судьба, даже если миры разделяли нас. Я пойду за ним, даже если это окажется вечным проклятием.
В состоянии полной погруженности в себя я поигрывала деревянной розой. Вот было бы замечательно добиться согласия отца, получить его благословение… но жизнь моя была уже полна таинственности. Похищение, ребенок, который родится там, где меня никто не знает… другого выбора у меня не было.
— Не бойся, Элеонора. — Распятый на кресте на мгновение взглянул на меня. — Делай, что подсказывает тебе твое сердце! — Казалось, что его губы вытянулись в улыбке. — Я с тобой до самых последних дней твоей жизни. А теперь ступай к нему и не забывай обо мне.
Сердце мое забилось, я с трудом перевела дыхание. Глаза его вновь безучастно смотрели в пустоту. Может быть, мне это снилось? Я с тобой. О небо, я слышала это совершенно отчетливо. Господь был здесь — я чувствовала его присутствие, он был здесь, в часовне! Я поспешно оглянулась вокруг. Никого не было видно. И все же что-то находилось рядом, что-то, что ощущала легкое, как дуновение воздуха. Я откинула с головы покрывало, глубоко вздохнув, и почувствовала, как невидимая рука, крепко схватив, держала меня за руку. Я посмотрела на фигуру на кресте и медленно встала.
И неожиданно пришло осознание того, что кто-то на короткое время сдержал движение мира, на мгновение колесо жизни прекратило свое вращение. Меня охватило благостное спокойствие. Моя неутолимая душа молчала. Все вокруг застыло, казалось, сама природа затаила дыхание, и я подумала, что должна почувствовать в себе огромную силу, пока все вокруг не вернется на круги своя. Я вглядывалась в глаза Господа, видела, как борются люди друг с другом, видела их страдания и несчастья, которые они причиняют себе сами. Разве не пришло время хоть что-нибудь изменить? Иногда счастье само протягивает нам руку и нужно лишь уцепиться за нее.
Мне вспомнились слова Майи о «бреде» моей матери. Любовь — это тяжелое заболевание, от
